Читать «Канарский вариант» онлайн - страница 4

Дорога вывела его на небольшую площадку с отвесно высившимся над головой уступом скалы.

Он повалился на бок, переводя дыхание. И - замер, оцепенело-очарованный.

Словно толчком крови в испуганно обмершее сердце, раскрылась вдруг истина всей невероятной прелести простиравшихся вокруг пологих склонов - вечного камня океанских глубин, некогда вздыбившегося из вод и простертого ныне под гулким и бесконечным небом - царствующим и торжествующим. Под небом, будто хранящим в себе тайну творения. Суши из воды.

Он никогда и нигде не видел такого неба. В нем словно сошлись космические стихии, наполнив его глубь древней, неподвластной человеческому рассудку сущностью.

Оглушенный тишиной и красотой, он всматривался в пологие вулканические склоны, сглаженные миллионами пронесшихся над ними лет, словно витавших в пространстве первобытной массы света и воздуха, чей ошеломляющий простор вновь поселил в нем ощущение посмертия, иного измерения, неведомого октанта вселенной…

И вдруг, словно бы из ниоткуда, на краю обрыва возник черный поджарый ворон. Сел неподалеку, ничуть не боясь человека, пристально и немигающе глядя на него.

Он снял легкую форменную куртку из суровой матросской нанки, обнаружив в ней ломоть подразмокшего походного хлеба, завернутого в фольгу. Протянул ладонь с влажным крошевом птице.

Спокойно и даже с достоинством приблизившись к нему, ворон принялся этот сухарь склевывать.

Так они и сидели.

Серые горы, перекатывающиеся под ветром комья пепельной травы аулаги, похожей на грязную вату, силуэты диких коз вдалеке и небо - какого нигде нет на земле.

Он выжил.

ИГОРЬ ВОЛОДИН

Московская зима - это сволочь!

Ее темный, настырный диктат в последнее время я начал воспринимать как домогательства нагло вторгнувшегося в мою жизнь рэкетира, способного вызвать лишь глухую и справедливую ненависть. Впрочем, российским гражданам не везет во всем: начиная от правителей, кончая климатом. Но если от вельможных происков можно как-то увернуться, то куда деться от этой всепроникающей гадины-зимы с ее грязным снегом, черной морозной жижей, летящей из-под колес замызганных автомобилей и взвесью заполняющей пространство, и общим унылым фоном однообразных коробок-домов на голых пустырях под бесцветным, как бы несуществующим небом, за которым и при желании трудно угадать космос.

Вероятно, виной подобного ощущения города, в котором я родился и прожил более тридцати лет, стал неизбежный возрастной скептицизм, а может, объехав за постперестроечное десятилетие едва ли не полмира, я уже бессознательно противился тому, что ранее воспринималось как естественная и вполне приемлемая данность бытия.

Но как бы там ни было, а на сей момент угнетала меня московская зима-грязнуля - бесконечная, нудная; давила свинцовым прессом серой своей безысходности, и жаждалось соскользнуть куда-нибудь вниз по глобусу - к теплой океанской водичке, пальмам и столь неодинаково светящему жителям планеты солнышку. Собственно, светит-то оно всем, но не всем везет под ним загорать.