Читать «Исцеление для неисцелимых: Эпистолярный диалог Льва Шестова и Макса Эйтингона» онлайн - страница 163

* * *

Как в биографии Шестова, так и в его «постбиографии» палестинский эпизод занимает вроде бы ничтожное по времени и значению место. Однако в создании аутентичного «портрета времени» и полнообъемной монографии о философе, на отсутствие которой было указано во вступительной статье (см. прим. 1), важны и существенны, на наш взгляд, все краски и компоненты, и открытие любых биографических «малостей» и подробностей или обнаружение неизвестных страниц в «книге жизни» наряду с перечитыванием страниц известных, не в полной или не в адекватной мере прочтенных раньше, приобретает здесь весьма продуктивную научную перспективу.

Когда-то Р. Иванов-Разумник писал о том, что «“учеников”, “школы” у Л. Шестова – к счастью для него – никогда не будет» [139] . Испытанное временем это прорицание, как зачастую бывает, сбылось наполовину: «школы» в привычном смысле «антифилософ» Шестов действительно не создал, но его многочисленные ученики – и в непосредственном смысле, и в более опосредованном, фигуральном понимании – составляют, возможно, не сообщающееся между собой напрямую, но существующее как реальная историческая категория духовно-интеллектуально сообщество [140] . Эпистолярный диалог Шестова с двумя яркими представителями этого сообщества – Эйтин-гоном и Шором – и историко-биографический контекст этого диалога составили и основное, и дополнительное содержание данной книги.

Вклад ни того, ни другого в шестововедение неизвестен по той простой причине, что с формальной точки зрения никакого вклада, по существу, и не было. Вряд ли в качестве такового можно признать нескольких лекций, выступлений по радио или газетных статей Шора, к тому же на труднодоступном для специалистов-шестововедов иврите. Задуманная книга о Шестове написана им не была, возможно, не только по причине внешних обстоятельств, которые отмечались выше, но и по условиям внутренним, научно-творческим. Ведь вышел же в той самой Палестине и в очень близком временном соседстве с задуманным, но неосуществленным книжным проектом Шора, скажем, сборник эссе д-ра Цви Виславского Aruvei reshiyot (Jerusalem, 1944), в котором нашлось место для портрета Шестова-философа (из включенных в книгу имен, известных русскому читателю, упомянем еще М. Гершензона – речь идет о его работе Судьбы еврейского народа – и Л. Троцкого). Однако «вклад» в духовную историю шестовских друзей и корреспондентов, о которых идет речь в нашей книге, следует измерять не только привычным непосредственно-физическим способом, но и как-то иначе, подбирая другие «вычислительные приборы». Улетучивающееся, нематериализовавшееся, не ставшее объективизированным в какой-то конкретной текстовой оболочке присутствие «зараженных идеями» – пусть не прямых их творцов и созидателей, а только участвовавших в их производстве на «подсобных ролях» – как дискутанты-полемисты, как активные слушатели-собеседники, как эпистолярные корреспонденты, заслуживает, без сомнения, сочувственного внимания и памяти потомков. И не только потому, что они явились зрителями «высоких зрелищ», но и потому, что их жизнь и деятельность представляют важный биографический конкретно-человеческий документ, из чьей фактологии, в конце концов, и ткется единая ткань всемирно-исторического текста, в которой подчас чрезвычайно трудно, а порой и просто невозможно отделить историю людей от истории идей.