Читать «Белые одежды» онлайн - страница 415

И вдруг пролетел — теперь уже между родителями и детьми — как бы слабый порыв легкого объединяющего ветра. Все четверо знали связывающую их тайну, частица которой дошла уже и до меня через нашего общего друга Бориса Николаевича. Это дуновение задело всех. Мы притихли. Что-то захватило мне дух, и, слегка обезумев, я начал ерзать и оглядываться, а потом даже привстал. Я хотел сказать речь!

Но, опередив меня, уже кашлял и оторопело оглядывался Василий Степанович Цвях.

— Вот так, товарищи, — сказал он, поднимаясь. — У меня есть несколько слов. Над этим блюдом с картошкой. Если общество не возражает…

Взорвавшийся одобрительный шум прибавил ему храбрости.

— Мысль появилась… — продолжал он, почесав щеку и пригладив виски. — Ведь если не выскажешь вовремя, она улетит. Завтра кинусь вспоминать, а ее ищи-свищи…

— Василий Степанович! Мы слушаем! — раздались голоса.

И Цвях сразу умолк, стал медленно наливаться тяжелой энергией.

— Миры летят… — страшным полушепотом вдруг возгласил он и весь подтянулся. — Миры летят. Года летят. Пустая вселенная глядит в нас мраком глаз. А ты, душа, усталая, глухая, о счастии твердишь — который раз?

Он замолчал, обвел всех строгим взглядом. Никого не видя.

— Я не стану, ребята, цитировать здесь до конца… Только позвольте еще такое… — И он опять подтянулся и уже не страшным, а словно просящим голосом продолжал: — Что счастие? Короткий миг и тесный, забвенье, сон и отдых от забот… Очнешься — вновь безумный, неизвестный и за сердце хватающий полет…

И осторожной рукой мягко придержал дядика Борика, рванувшегося было продолжить стихотворение.

— Такая вот формула вспомнилась вдруг. Она меня когда-то поразила. Так же оно и есть, казалось бы. Гонишься, схватил… А оно у тебя в руках и погасло. Опять ищи… Красиво поэт сказал. И если попытаемся бросить свет на конкретное… Возьмем Кассиана Дамиановича. Вся ведь жизнь у него была фактически — гонка за счастьем. Почести, господство над умами, власть — все это ему маячило днем и ночью. Непрерывно искал. И вроде как имел. Но не до конца. Призрачное, гасло в руках, хоть и делал вид. Ненатуральный был успех, это я знаю, рядом работал. Притворялись те, над кем он господствовал. Потому что страх. И он это знал! Притворялся, что не знает. А если искреннее преклонение было — тут еще горше. Он же видел, кто преклоняется — дураки и невежды! Вот когда березовую ветку… Это у него был миг высшего счастья! Короткий миг и тесный! Как он его схватил! И тут же увидел — тускнеет… Уже исчезает, уже аукает за углом. В самом начале пошло гаснуть. Ведь не пионерам же быть арбитрами там, где взрослые еще не нашли ясности. И не этой… учительнице. И он понимал это и притворялся! А впереди же был еще микроскоп! Революционер! Разоблачитель дури! Так что Блок тут прав на все сто. Но вот где он ошибается. Он берет душу, которая ищет счастья. Которая озабочена своими личными неудачами. Усталая, глухая, все ищет, ищет… Такая и была у Касьяна. Ошибка поэта в том, что счастья искать нельзя. Обреченное дело! Кто ищет, тот, естественно, старается для себя. А это — усилия второго сорта. Счастье таких усилий не любит, обходит. Когда ищут его, как белые грибы. Как искал Касьян. Как ищет один мой дружок, Спартак. Федя знает… А с ними ищет и значительная часть человечества. Спартак мне сказал как-то: мечтаю, говорит, попробовать омара. В ресторане размяк, прилип и признался. Чтоб до омара, ребята, дойти, много всяких вещей надо надкусить и бросить. Надкусит, тут же рожу скорчит и бросает. Теперь на дно океана потянуло, за омаром. Давай его в кипяток. Я лично никогда не ел. Наверно, райская сладость. Но я же знаю, я же знаю — это пока не положил в рот. А дальше у него судьба — как у обыкновенного рака. Как у этой березовой ветки. Что будем искать дальше? Где успокоимся?