Читать «Шаг в сторону. За чертой инстинкта» онлайн - страница 16

Однако навигатор «Адмирала Нахимова» Н. Никитин подтвердил на суде, что и основной, и аварийный свет горели не менее минуты после столкновения.

– Да, могли бы успеть дать аварийную тревогу, – сделал убийственный для своего капитана вывод этот свидетель.

В постановлении о привлечении В. Маркова в качестве обвиняемого его просчёты были определены так: «…зная о следовании пересекающим курсом т/х «П. Васёв», не определил лично порядок расхождения с ним, не организовал должное наблюдение за судном, позволяющее полностью оценить ситуацию и опасность столкновения, допустил опасное сближение парохода «Адмирал Нахимов» с теплоходом «Пётр Васёв»… Не принял всех возможных мер по спасению пассажиров и экипажа. Не потребовал от вахтенного помощника Чудновского и не объявил сам всеми имеющимися у него средствами – тифон, паровая сирена – ни общесудовую, ни шлюпочную тревогу».

В отличие от В. Маркова, пропустившего основные, определившие столкновения события, капитан «Васёва» В. Ткаченко появился на мостике своего судна в 22 часа 47 минут, за 26 минут до катастрофы. Срок более чем достаточный для предотвращения столкновения. Его третий помощник П. Зюбук, находящийся в это время на мостике, доложил своему капитану, что «Нахимов» вышел из новороссийского порта. Ткаченко включил систему автоматической радиолокационной прокладки, оставил выбранный курс движения 36 градусов, «чтобы не уменьшать дистанцию расхождения двух судов», и, поручив помощнику следить за пеленгами на «Нахимов», сам стал наблюдать его через САРП. Прибор выдал кратчайшее расстояние до соседа в две мили (около четырёх километров), а вскоре показал уменьшение его до одной мили.

Из показаний В. Ткаченко: «Я решил, что пароход остановился, чтобы спустить лоцмана. Но «Нахимов» отвернул вправо, то есть к нам, и лёг на курс 160 градусов. Вектор относительного движения «Васёва» проходил по корме «Нахимова». Теперь после его отворота вектор переместился вправо и подтянулся к центру парохода. Моя вина… Я должен был изменить ход. Но я считал, что поскольку вектор относительного движения проходит по корме, то мы нормально разойдёмся… Пеленги изменялись, увеличивались… Кроме прокладки я брал поворотные расстояния, готовился к крутому повороту на новороссийские створы… Я считал, что «Нахимов» следует по створам, и подумал, что пароход уменьшает скорость. Я запросил через Зюбука: «Куда идёте и ваша скорость?» Я не знал, куда идёт «Нахимов» – в Одессу или на Кавказ. Диспетчер не сообщил. Это важно было знать. Если в Одессу, значит, он будет поворачивать вправо – на нас. Если на Кавказ – мы расходимся чисто. Я стоял в двери правого крыла и следил за «Нахимовым». Он ответил:

– У нас курс 160 градусов.

– А какой будет?

– Будет 160.

Я пошёл в штурманскую рубку. Вижу – 160, значит, на Кавказ».

Судя по всему, уже в этот момент – момент довольно-таки близкого нахождения двух громадин – необходимо было что-то срочно предпринимать, дабы на 100 процентов исключить даже саму возможность дальнейшего сближения. Например, резко поменять курс или стопорить машину. Но капитан сухогруза продолжал основываться на теоретических благоприятных вариантах расхождения и доверяться не здравому смыслу, а показаниям прибора. Находясь на мостике «Васёва», Ткаченко неотрывно смотрел в тубус САРПа – системы, которая позволяет на экране «проиграть» варианты расхождения судов. Замечательная, умная машина, но, как выяснилось, не настолько умная, чтобы заменить в экстремальной ситуации человека. Третий помощник П. Зюбук к этому времени уже не раз напоминал капитану, что пора отворачивать, – на их курсе появился ярко, словно праздничная ёлка, освещённый пассажирский лайнер. Но, припавший к тубусу САРПа Ткаченко, лишь отмахивался:

– Не паникуйте, штурман, машина показывает красивое расхождение!

Ах, знал бы капитан сухогруза, что за «красивое расхождение» уготовано им «Нахимову»?! Сам бы, наверное, бросился в воду и собственными руками остановил винт своего судна. Увы, никому не дано видеть будущее. Однако точно прогнозировать ситуацию и принимать адекватные меры профессионал такого уровня, да ещё когда от него зависят жизни сотен людей, просто обязан! Ткаченко же, похоже, до самой последней минуты не понимал, что за ситуация складывается на море и чем она может закончиться для пассажиров «Нахимова». Не по своей инициативе, а под давлением настоятельных требований вахтенного помощника «Нахимова» начал он стопорить ход. Поставил наконец ручку телеграфа на «средний-вперед» и позвонил в машинное отделение: «Двигатель придётся останавливать пусковым воздухом и давать реверс». Но подобно плохому игроку в шахматы капитан «Васёва» всякий раз опаздывал на ход или два, совершенно не поспевая за стремительно меняющейся ситуацией на своей шахматной доске – море. Преступно опаздывал.

– Почему вы сразу не дали задний ход? – последовал на этом месте рассказа капитана вопрос из зала суда.

– Чтобы не было лишней суеты в машинном отделении. Резкое изменение хода нервирует механика… Чтобы чётче отработали. После «средний-вперёд» я дал «стоп». Затем «малый-назад», «средний-назад», «полный-назад», «руль право на борт!». Я понимал, что наше одновальное судно при работе винта назад руля слушать не будет, но я надеялся, что перекладка увеличит сопротивление подводной части судна. Всё-таки площадь пера руля 27 квадратных метров… Но уже ничто не могло нас задержать.

– А якоря? Почему вы сразу не отдали оба якоря? Это бы резко затормозило судно, – последовал новый вопрос из зала кого-то из специалистов.

– Я полагал, что под нами большие глубины… Да, конечно, если бы даже сорвало якоря на ходу, это бы нас задержало… боцман уже пошёл на бак… Но отдавать якоря брашпилем очень долго, мы бы не успели.

По мнению морского эксперта, успели бы, если бы отдали якорь-цепь на свободный ход. Просто боялись потерять якоря, не иначе. Только этим можно объяснить подобный просчёт.

Ткаченко: «Двигатель удалось запустить на задний ход только с четвёртого раза. По моим подсчётам, мы потеряли на этом 40–50 секунд. Если бы двигатель удалось пустить раньше, мы бы не столкнулись. «Нахимов» проходил в секунду шесть метров. Семь-десять секунд, и мы бы разминулись…»

– Вы объявили общесудовую тревогу до столкновения или после? – это вопрос прокурора.

– После.

– А по правилам вы должны были объявить её сразу, как только ситуация обострилась. Тогда бы и ваши мотористы действовали более собранно. Ведь в машине никто не знал об опасном сближении. Почему вы вторично не позвонили в машинное отделение и не поторопили механика?

– Я не хотел его нервировать. И, кроме того, я наблюдал за «Нахимовым» и искал ответ на вопрос: что я ещё могу сделать? Как только винт заработал назад, я дал три гудка (сигнал о заднем ходе). Оставалась минута.

И вот тут уже ничего нельзя было сделать. Все предыдущие манёвры или бездействие сконструировали грядущую действительность так, что две многотысячетонные, страшно инертные махины обязательно должны были встретиться в одной точке. Очевидцы могли только наблюдать с недоумением или ужасом в глазах, как пароходы, продолжая следовать почти перпендикулярными курсами, неотвратимо сходились на огромной водной глади Цемесской бухты, где, кроме них, практически никого не было. Удар «Петра Васёва» пришёлся ближе к корме «Нахимова» в два его отделения: дизель-генераторное и машинное. Бульб (нижняя часть носа. – Авт.) сухогруза вошёл в корпус пассажирского судна и примерно через три минуты, прилично развернувшись, вышел из него. По оценке экспертов и на основании расшифрованной курсограммы, размер пробоины составил около 85 квадратных метров. Через эту огромную дыру в борту оба отделения были затоплены в течение нескольких секунд, и судно обесточилось. После расцепления судов пароход «Адмирал Нахимов» из-за поступления огромных масс забортной воды начал резко крениться на правый борт и через 8 минут, имея крен свыше 60 градусов, ушёл на дно.

Впоследствии оба капитана были признаны Верховным судом СССР виновными и с учётом особой тяжести совершённого преступления и исключительно тяжких последствий приговорены к пятнадцати годам лишения свободы каждый. Были такие, кто желал и требовал применить к ним высшую меру наказания – расстрел, но объективное и в соответствии с законом проведённое расследование происшедшего не обнаружило в действиях капитанов «расстрельной» статьи о предумышленном убийстве. Здесь не место рассказывать, как необычно сложилась их дальнейшая судьба после досрочного отбывания наказания, но место – попытаться дать социально-психологическую оценку их поведения в минуты до и после страшного столкновения двух судов, которые вместе с жизнями сотен находившихся на них людей были доверены им в силу их морской профессии. Тем более что трагическое столкновение в Цемесской бухте двух огромных судов в ситуации на море, при которой подобное ни при каких обстоятельствах не должно было бы случиться, породило массу толков о сверхъестественных, запредельных для разумения и объяснения человеком причинах случившегося. Какое сверхъестественное, какие запредельности разумения?!

Очень многое прояснилось, когда начали всплывать некоторые, что называется, человеческие подробности отдельных событий того вечера. Ну, например, изначальное отступление диспетчером порта от общепринятых морскими нормами правил расхождения судов, в результате которого одному судну по совершенно неприемлемым причинам было отдано предпочтение в прохождении относительно другого. Следовали бы жёстким Международным правилам предупреждения столкновения судов, возможно, до столкновения дело не дошло бы. Не следовали… В практике вождения на море существует негласное правило: при пересечении курсов идущих навстречу друг другу судов капитан не должен уходить с мостика. А капитан «Нахимова» ушёл! И не только ради книги об экстрасенсах. Но, видимо, ещё и потому, что на вахту заступил не самый лучший его друг – второй помощник, парторг А. Чудновский. По версии тогдашнего старшего следователя Генпрокуратуры СССР по особо важным делам Бориса Уварова, капитан специально оставил не очень опытного в судовождении А. Чудновского разбираться в сложившемся сложном положении в акватории, дабы унизить его в глазах подчинённых. И, как следствие, парторг – второй помощник начал совершать в экстремальной, видимо и впрямь незнакомой ему обстановке действия, которые ещё более усугубили складывающуюся опасную ситуацию на море: неоправданно и часто менять курс «Нахимова» в ожидании ответа о действиях в отношении его с «Васёва». По мнению того же следователя Уварова, если бы Чудновский не вертел штурвал, а шёл прежним курсом 160 градусов, теплоход успевал бы уйти от столкновения. В крайнем случае мог удариться под острым углом без столь трагических последствий. Наоборот, находящийся на своём месте в роковые минуты капитан сухогруза В. Ткаченко слишком доверился иностранной технике. Его третий помощник П. Зюбук следил за ситуацией не по японскому САРПу, а собственными глазами – он уже видел в непосредственной близости от них громаду «Нахимова» и дергал Ткаченко за рукав: машина в манёвренном режиме, а пеленг «Нахимова» не меняется, если срочно что-то не предпринять, можно «пойти на абордаж». В ответ услышал невозмутимое: «Не бойсь, тут японская техника».

Потом говорили, что у капитана сухогруза был так называемый специалистами «радиолокационный гипноз», когда экрану веришь больше, чем собственным глазам. Так попустительское отношение к установленным простым правилам одних, человеческие амбиции других и психические особенности третьих действующих лиц этой трагедии неотвратимым образом вмешались в судьбы и жизни многих, многих людей.

Катастрофический удар сухогруза в беззащитный борт пассажирского судна на исходе последних суток лета 1986 года, который предопределили действия одного и бездействие другого капитана, поставил ничего не подозревающих людей на борту «Адмирала Нахимова» в сверхэкстремальную ситуацию. В совершенно незнакомую большинству из них ситуацию, где в борьбе за жизнь нужно было полагаться на случай, удачу и собственные силы. Чтобы хоть как-то представить, что происходило на «Нахимове» после этого удара и с чем пришлось столкнуться людям, которые оказались на нём (кто в качестве пассажиров, а кто – экипажа), обратимся только к двум рассказам участников трагедии.

Людмила Богданова, пассажирка:

«Я и ещё две подруги из нашей тургруппы стояли на площадке перед коктейль-холлом. Мы собирались на шоколадный коктейль. А пока курили и смотрели сверху на палубу, где шёл концерт для ветеранов. Представляли танцы народов СССР, и кто-то лихо отплясывал лезгинку. Мне надо было разменять 50 рублей, и я открыла косметичку, чтобы достать купюру… Вдруг – толчок. Погас свет. Сразу же смолк эстрадный оркестр, оборвав мелодию. Наступила темнота и тишина. Стало жутко. Но тут зажёгся аварийный свет, и все внизу зашевелились, засуетились… Второй толчок… Кто-то закричал, кто-то упал… Я, трусиха, уцепилась за перила. Увидела рядом руководителя нашей группы: «Вячеслав Николаевич, мы, наверное, уже гибнем?»

– Люда, спокойно, спокойно… – ответил он.

Откуда-то прибежали матросы в оранжевых жилетах… У меня теперь оранжевый цвет жуть вызывает. Мы им кричим: «Что случилось?»

– Ничего! – отвечают. – Всем на левый борт!

Я успела сделать два шага, как палуба поехала из-под ног. Я, когда боюсь, хватаюсь за что попало – намертво хватаюсь. Вцепилась в поручень трапа. Это и спасло, потому что пароход с чудовищным грохотом стал валиться на правый бок. Всё, что могло лететь, летело: скамейки, бочки, люди… Я висела, а подо мной высота была как из-под купола цирка. А в руке у меня косметичка зажата. Так с ней и ушла под воду. Вместе с пароходом. Я плавать не умею, а отцепиться боялась. Воздух в груди стал кончаться, я полезла наверх – руками ступеньки перебираю, но бьюсь головой о какое-то железо. Всё же доползла до края. А там – пробкой наверх. Меня выбросило. Потеряла очки. Руками по воде бью, тону. Но, наверное, бог послал мне две доски. Они всплыли рядом, с гвоздями. Я ухватилась за них. А рядом, метрах в пяти, спасательный плотик. Мне кричат с него: «Плыви сюда! Доски брось, а то гвоздями пропорешь!» А я и этих пяти метров проплыть не могу, доски выпустить страшно. Наверное, волной меня поднесло. Мест на плотике уже не было. Я держалась за опоясывающую его верёвку. Вокруг ещё человек десять. Держусь, не выпуская косметичку. Пальцы не разгибаются. Рядом женщина меня успокаивает: «Девушка, держитесь! Раз выплыли, нас спасут»…

Прошло ещё несколько часов. Я болтаюсь у плотика. Сил больше нет. Чувствую, всё, сейчас уйду ко дну. Лучше сейчас, чего зря мучиться. Мужчина, рядом держался, кричит на плотик: «Эй, девушке плохо!» Меня вытащили, и тут я потеряла сознание… Потом подошёл какой-то катер. Нас подняли на борт. Кто на ногах не стоит, кого тошнит – краски в воде наглотались… Промёрзли. Моряки снимали с себя одежду – до тельняшек – нам отдавали».