Читать «Величие и печаль мадемуазель Коко» онлайн - страница 72

Я очнулась. Резл все так же играла с часами, напевала какую-то песенку. Я встала из кресла и подошла к ней. Она протянула мне часы, но я покачала головой и надела их ей на шею.

– Ты такая хорошая, – сказала она мне. – Ты очень хорошая. Только ты не злись и делай, что тебе назначено, понимаешь? Неси свой крест. Ты моя подруга теперь, и я стану за тобой присматривать. Хоть у тебя и свой защитник хорош. А теперь прощай… прощай… всех прощай…

И она захихикала, как маленькая девочка.

Я поцеловала ее и вышла. Колени у меня были будто ватные, и все еще сладко ныло, тянуло в позвоночнике. И еще я стала лучше видеть – у меня начинало портиться зрение, вероятно, из-за частого утомления глаз над книгами. Но теперь я видела все ясно, как в дни ранней юности, когда краски были такими яркими, мир таким ясным!

– Вы пытались ее загипнотизировать? – спросил у меня Карл по дороге в Мюнхен, куда он вызвался отвезти меня в своем автомобиле.

– Да. – Мне не хотелось лгать ему.

– Какая вы храбрая, – хмыкнул он. – Я не рискнул бы связаться с этим существом. Попытаться пролезть в ее сознание – означает дать ей возможность заглянуть в твое. А мне бы этого не хотелось. Это ведь страшно…

– Вовсе нет, – возразила я, вспоминая низкий голос, убаюкивающий, навевающий грезы. – Похоже, она и заглянула. Или что-то заглянуло через нее…

– Тереза – только окно? Вы думаете – об этом?

– Да. Окно. Или радио. Какая-то сила избрала ее для себя. Но зачем? Чтобы сказать миру – что? Почему именно ее, а не профессора Вутса, который сумел бы справиться с задачей лучше?

– Я не могу ответить вам на эти вопросы, Катрина. Познание замыслов высшей силы – это мне не по силам. Я могу на одном дыхании сообщить вам тринадцать принципов веры, но столкнувшись со сверхъестественным, совершенно теряюсь [6] . Но что точно могу вам сказать: мне внушили глубокое почтение академические знания и эрудированность профессора Вутса, и все же я считаю, что он – надутый индюк.

Я засмеялась. Вутс и в самом деле походил на индюка.

– Смех идет к вам куда больше богословских рассуждений. Вот, возьмите. Это подарок.

Он сунул мне в руки плотный кусок картона.

Это был портрет Терезы. Потом распространилось много ее фотографий, на которых она, уже пожилая женщина, лежит в окровавленной одежде на кровати. Ее лицо, залитое кровавыми слезами, выглядит пугающим. Но на фотографии, подаренной мне Карлом, она была запечатлена молодой, улыбающейся. На ней был полосатый сарафан, какие носят крестьянки в том уголке Баварии, воротничок белой вышитой блузки заколот под горлом эмалевой брошечкой. На лице ее светится нежная улыбка, и все лицо лучится. Знание и снисхождение написаны на этом лице. Стигматы видны только на кистях рук – темные прямоугольные дыры, отверстия в Неизвестное.