Читать «Портреты пером» онлайн - страница 272

Сергей Сергеевич Тхоржевский

Знакомый Полонскому литератор Иероним Ясинский впоследствии рассказывал этот эпизод иначе. Но, должно быть, не сам выдумал, а записал со слов Полонского.

«Когда был его юбилей, — пишет Ясинский, — царь пожелал видеть его. В назначенный день напялил он генеральский мундир и отправился представляться. Был он не один, с несколькими такими же счастливцами. Их выстроил церемониймейстер, и вышел царь, прямо направившись к Полонскому, обращавшему на себя внимание высоким ростом и костылем.

— Позвольте узнать вашу фамилию? — спросил царь.

Полонский растерялся и забыл свою фамилию…

— Это известный поэт, ваше величество, Яков Петрович Полонский! — доложил церемониймейстер.

Царь милостиво улыбнулся.

— Очень приятно, с детства знаю вас. Не окажете ли честь мне и моему семейству позавтракать с нами?

С придворной точки зрения это была неслыханная милость. Полонский, однако, ответил:

— Нет, покорно благодарю, ваше величество, я только что позавтракал, а дважды обременять желудок не имею привычки.

— Ну, как вам угодно, — отвечал царь.

— Экая ты телятина, — сказал ему Аполлон Майков, когда узнал об этом ответе царю».

Нет, не таким уж простодушным был Яков Петрович.

Завтрак вместе с царем не мог его прельщать уже потому, что действия царского правительства его далеко не восхищали.

В сентябре 1887 года он записывал в дневнике: «…какие идеалы, какие предчувствия или какие надежды дает нам хотя бы пресловутый циркуляр министра Делянова…» Этот министр народного просвещения издал циркуляр об ограничении приема детей «из недостаточных классов населения» в средние учебные заведения. Каким надо было быть мракобесом, чтобы издать такой циркуляр! «Я даже не мог опомниться, когда прочел его, — писал Полонский, — это не только воплощение глупости, но и чего-то подлого до гадости, до омерзения».

И, по всей видимости, еще в начале того же года написал он такое стихотворение, оставшееся ненапечатанным:

А! вот и месяц вышел и глядит — И белым заревом на наши кровли светит. Я не спрошу его — и он мне не ответит: Что станется с Землей? Какой бы страшный вид Вдруг приняла она, когда б, законы тяготенья Нарушив, спутник наш земной Пошел бродить, как привиденье, Без о́рбиты в пучине мировой! Но нет, такого нарушенья В природе и не может быть — Такого произвола у природы. Где ж произвол? Где может он царить? Лишь в той стране, где разуму свободы Не верят, как мечте пустой.

«В литературе все такая же тишь да гладь, да божья благодать, — писал он Григоровичу. — Самое лучшее в этой пустыне — это, разумеется, посвященные тебе рассказы Чехова. Буду хлопотать, чтоб ему дали за них Пушкинскую премию».

Полонский сам послал письмо молодому Чехову, восхищенно отозвался о его рассказах и написал, что хотел бы посвятить ему свое новое стихотворение «У двери».

Чехов отвечал:

«Несколько дней, многоуважаемый Яков Петрович, я придумывал, как бы получше ответить на Ваше письмо, но ничего путного и достойного не придумал и пришел к заключению, что на такие хорошие и дорогие письма, как Ваше, я еще не умею отвечать. Оно было для меня неожиданным новогодним подарком…

Мне стыдно, что не я первый написал Вам…

На Ваше желание посвятить мне стихотворение я могу ответить только поклоном и просьбой — позволить мне посвятить Вам в будущем ту мою повесть, которую я напишу с особенною любовью».