Читать «Катынь. Современная история вопроса» онлайн - страница 245

Однако, когда ситуация изменилась и публичная надобность в катынских документах исчезла, то на основании Закона «О государственной тайне», расследование Катынского дела было засекречено.

Однако вернемся к Хрущеву. Факт его разговора с Гомулкой о Катыни представляется достаточно достоверным. Тем более, что известен свидетель этого разговора. Им являлся сотрудник ЦК КПСС Я.Ф.Дзержинский, который по долгу службы присутствовал во время встречи Хрущева с Гомулкой. Его воспоминания изложены в книге другого сотрудника ЦК КПСС П.К.Костикова «Увиденное из Кремля. Москва – Варшава. Игра за Польшу».

Дзержинский так характеризует эту беседу, в ходе которой Хрущев сделал предложение Гомулке. Хрущев был «под хмельком, рассуждал в привычном ключе о Сталине и его преступлениях и неожиданно предложил сказать на митинге о Катыни как злодеянии Сталина, с тем, чтобы Гомулка поддержал выступление заявлением, что польский народ осуждает это деяние» (Катынский синдром… С. 203—204).

В отличие от Хрущева, Гомулка повел себя как серьезный и ответственный государственный деятель. Он моментально просчитал последствия такого заявления. Владислав Гомулка осознал, что в польском обществе возникнет масса болезненных вопросов относительно документов, мест захоронений офицеров, наказания виновных и т.д. Он понимал, что решение катынского вопроса надо начинать не с митинга. Все это он сказал Хрущеву.

Гомулка в своих «воспоминаниях», опубликованных в 1973 г., назвал ситуацию с предложением Хрущева рассказать правду о Катыни, «клеветой, сконструированной со злым умыслом» (Катынский синдром… С. 202). В этом нет ничего удивительного. Многие поляки отказ Гомулки от предложения Хрущева рассказать «правду» о Катыни расценивали, как предательство. Поэтому другого выбора, помимо отрицания, у Гомулки не было.

Для Хрущева в 1956—57 гг. историческая правда о Катынском деле не имела принципиального значения. Судьба нескольких сотен или тысяч пропавших в СССР поляков волновала его еще меньше. Главное было – развенчать «тирана» и укрепить свое положение. Ну, а для оформления «доказательной базы» у Хрущева был такой безотказный «инструмент», как Серов. Тем более, что исходный материал для «формирования доказательств» существовал.

Как говорилось, Политбюро ЦК ВКП(б) 5 марта 1940 г., вероятнее всего, приняло политическое решение о расстреле тех польских офицеров, которые были виновны в тяжких преступлениях. вопрос в том, в отношении скольких поляков было принято это решение: трех или двадцати пяти тысяч?

Известно, что НКВД в 1939 г. обладал исчерпывающими данными на польских офицеров, причастных к гибели пленных красноармейцев и провокациям против СССР. Об этом, в частности, свидетельствует польский генерал В.Андерс, который в своих воспоминаниях «Без последней главы» пишет, что следователи НКВД, «не стесняясь, показывали мне мое досье. Я с изумлением обнаружил там документы, касающиеся не только мельчайших подробностей моей служебной карьеры, но и многих совершенно частных эпизодов. Мне, например, показали совершенно незнакомые мне фотографии моей поездки на Олимпиаду в Амстердам и на международные конкурсы в Ниццу» (Андерс. Глава «Лубянка, сокамерники и все время НКВД»).