Читать «Новый год» онлайн

Иероним Ясинский

Новый год

Курьерский поезд шёл на всех парах по Николаевской дороге. Была тёмная декабрьская ночь. С потолка падал на дремлющих пассажиров спокойный свет шарообразных газовых фонарей, покрытых шёлковыми синими чехлами. Мерно стучали и звякали колёса вагонов.

В креслах сидели старый генерал в длинных белых усах, молодой, розовенький офицерик, пожилой тучный барин из степной губернии, красавица с томными глазами и в боа, старуха с жёлтым лицом и клыками наружу, девочка-гимназистка, гимназист – сидел и я.

Все молчали.

То было молчание не от скуки, не от нетерпения, не от того, что спать хочется, не от застенчивости. То было странное молчание, напряжённое, само к себе прислушивающееся и тягостное. Дремалось, но в то же время чувствовалось, что сна не будет. Такое состояние испытываешь перед тем, как впасть в гипноз . Ум, по-видимому, бодрствует, всё видишь, что и другие видят, а между тем уже как-то оцепенел, и ежели захочешь двинуть рукой или ногой, то надо призвать на помощь всю силу воли, да и этого огромного усилия бывает иногда недостаточно; кошмар наяву, что ли, – не знаю, как это назвать. И разумеется, ритмическое громыхание поезда, одно нарушавшее молчание глухой ночи, много способствовало тому, что пассажиры погрузились в этот странный столбняк, в это магнетическое усыпление.

И не было никаких определённых дум, а были неясные желания, которые быстрыми образами проносились в душе, бесследно исчезали и расплывались как тучки в сумеречном небе перед дождём, нависшим вдали гнетущей свинцово-синей массой.

Хотя в вагоне было не темно, и ослабленный шёлковыми фонариками свет позволял различать предметы, однако чем дальше, тем гуще становились тени по углам, словно смеркалось. И, право, Рембрандт позавидовал бы фантастическому освещению, в каком рисовались друг другу пассажиры. Необычайной нежности серо-золотистые колера струились вокруг, сквозили на серебряной мгле льющегося в окна снежного отсвета, и полутени мигали чуть-чуть, играя как потускнелый радужный налёт на старинном стекле.

Дверца отворилась, и все почему-то подумали: «Идёт контролёр, надо готовить билеты».

Действительно, впереди показался с озабоченным лицом обер-кондуктор; но он не сказал: «Билеты ваши, господа!» – а только прошёл по вагону. За ним выступал господин средних лет или скорее неопределённых, не то старый, не то молодой, с поношенным лицом, в бородке как на портретах ван Дейка. Он дошёл до половины, сел на свободное место, окинул нас усталым взглядом и сказал:

– Я вовсе не контролёр.

Было удивительно, что незнакомец сразу угадал нашу мысль; и хоть мы продолжали хранить молчание, но он угадал и наше удивление и произнёс:

– Ничего нет удивительного в этом! Разве не слыхали вы о Кумберленде и Бишопе? Эти артисты подержат вас за руку и узнают, какую цифру вы задумали. Не верьте тем, кто станет говорить, будто здесь какое-то чудо… Нет чудес в наш прозаический век! Мысль есть движение, и в том, что вы думаете, принимает участие не один головной мозг, а вся ваша нервная система. Представите вы себе чёрточку, и рука ваша, как только вы сосредоточитесь на этом представлении, невольно изобразит чёрточку. Задумали вы круг – и она сделает чуть заметное круговое движение. Задумали фигуру – и фигура будет воспроизведена тем же машинальным путём. Кроме языка слов, есть ещё язык жестов и язык непроизвольных мышечных движений. Но никакой Бишоп не может сравняться со мною в искусстве понимания этого языка. Я обладаю исключительными способностями. Я могу угадать целые фразы и хаотические обрывки мыслей, мгновенно зарождающихся и мгновенно погасающих в душе. Я читаю в прошлом человека, и от меня не могут скрыться следы впечатлений, когда-либо залёгших в человечьем мозгу, в самых сокровенных его тайниках. Повторяю – нет чудесного во всём этом. Чудесное – я только сам.