Читать «Сквозь столетие (книга 1)» онлайн - страница 29

— И твою ручку дай, сестрица! — поднес к губам ее пальцы.

— Я и забыла! Наверное, давно уже закипела вода! — воскликнула Олимпиада Михайловна и бросилась в кухню.

Следом за ней пошел и Аверьян.

Никита потянулся к Машиной руке, схватил ее и начал целовать, а она прижалась к нему, и глаза их встретились. Все ближе и ближе губы. В один миг произошло то, чего не ждали ни Маша, ни Никита, хотя и мечтали об этом. Словно кто-то невидимый подтолкнул их друг к другу.

Послышались шаги. Никита отпрянул от Маши, успев шепнуть: «Любимая моя!» Это так подействовало на девушку, что она едва устояла на ногах. Незаметно прислонилась к стене.

— Что с тобой? — встревожилась мать.

— Ничего… еще с утра голова болит, — тихо произнесла Маша.

— Тогда в кровать! В кровать! Лечите ее, тетя. Ведь у вас много разных трав! — произнес Аверьян.

— Есть, есть, племянничек. Что с ней случилось? — волновалась Олимпиада Михайловна. — За столом была веселая, щебетала. И вдруг… Полечу, полечу.

Прощались обеспокоенные.

На лестнице Аверьян спросил у Никиты:

— Что она сказала тебе?

— Ничего.

— А ты?

Обескураженный Никита ответил не сразу.

— Ты обидел ее? — повысив голос, спросил Аверьян.

— Нет.

— А почему же она чуть не упала в обморок?

— Не знаю… Я только сказал ей два слова: «Любимая моя!»

— Ну ты и лукавец! Дон Жуан! Два слова! Настоящий Дон Жуан!

Никита смутился, покраснел.

— Какой донжуан? Это что, плохо?

— И не плохо, и не хорошо. В литературе описан некий молодой человек, соблазнитель женщин, искатель любовных приключений.

— А где об этом написано? — поинтересовался Никита.

— В сочинениях западноевропейских писателей. Да и у нашего Пушкина есть повесть, называется «Каменный гость».

— Дашь почитать?

— У меня нет этой книги. Надо попросить у знакомого. Еще успеешь прочесть. А ты, вижу, тоже смирный да тихий…

— Что «тоже»?

— Пристаешь к девушкам.

— Не пристаю! Не пристаю! Я… Я… уважаю ее… Машу. И ничего плохого не сделал.

— Не сделал! А тем, что напел ей на ухо: «Любимая моя!» — думаешь, не вскружил ей голову? Ты ведь женатый!

— Да я ведь ничего. И жену не забыл, и Маше не причинил никакого горя. Только она…

— Что она?

— Хорошая, очень хорошая! И ко мне тянется.

— Хватит. Дважды увидел девушку и уже голову ей вскружил. Вижу, что надо прекратить наши хождения к тетке.

— Как это прекратить? Я должен ее видеть, без этого не могу… и она…

— Не надо! Ишь, какой лихой сердцеед выискался. Поиграться захотелось?

— Не поиграться…

— А жена?.. Нет, ходить туда больше не будем.

— Аверьян! Я не причиню ей зла.

— Не причинишь… Всякое может случиться…

На следующий день после затяжной и утомительной муштры друзья опять разговорились в тихом уголке двора. Начинался апрель, и в туманном Петербурге повеяло весной. Хотя снег еще не таял, но уже чувствовалось нежное дыхание тепла. С Балтики дул легонький ветерок.

Аверьян и Никита стояли несколько минут молча. Никита не отваживался заводить разговор о семье Мировольских. А задумчиво куривший Аверьян ковырял носком сапога слежавшийся снег. Думал о предстоящей в воскресенье встрече с Дмитрием Каракозовым. Вспомнил недавнюю встречу с ним в условленном месте, состоявшуюся в то время, когда Никита бродил по улицам города. Они сидели втроем. Третьего — низенького, с лохматыми волосами — Аверьян видел редко. Но, наверное, это был один из руководителей их тайного ишутинского кружка. В эту организацию Аверьяна вовлек Дмитрий Каракозов. Вводил он его постепенно. Поначалу они встречались в саратовском студенческом землячестве, где вели невинные беседы с участием девушек-гимназисток. Однажды пили чай, пели, танцевали под гитару. Вдруг Дмитрий завел разговор об отце Аверьяна. И тут же спросил его, собирается ли он отблагодарить царя за издевательства над отцом. Должен отомстить. Каракозов говорил о том, что отмена крепостного права — не царская милость. Царь вынужден был это сделать. Так сложились обстоятельства, что царю, как волку в западне, некуда было деваться. Смелые ишутинцы примкнули к организации, называвшейся «Земля и воля». А назвали ее так, чтобы всем было понятно — землю крестьянам и волю всему народу. И долой царя и всех его прислужников! Аверьян внимательно слушал, а в конце разговора спросил: