Читать «Сквозь столетие (книга 1)» онлайн - страница 225

— Получается.

— А что делал в девятьсот пятом? — не успокаивался Яковлев.

— Об этом только самым близким могу сказать.

— А кто они, самые близкие?

— Отец, мать, жена… и еще есть люди, — ответил Пархом.

— Люди?

— Да, люди!

— А кому они самые близкие?

— Да что вы, дядя, прилипли ко мне как деготь к штанине.

— «Дядя»! Хитрый ты, Пархоша!

— Такой, как и вы. Одни учителя были у нас.

— Кто тебе сказал?

— Сам вижу.

— Я тоже вижу. Сужу по разговорам, которые ты заводишь в палате, Пархом… А учителя большевики, да?

Пархом пристально посмотрел в глаза Яковлеву. В них светились сердечность и искренность.

— Большевики! — твердо произнес Пархом и, помолчав с минуту, добавил: — Я сам большевик.

Когда Пархома выписывали из Станиславского госпиталя, его до самых ворот провожали соседи по палате. От него, как и от путиловца Яковлева, они услышали много интересного о войне и правителях, развязавших войну. Убедились, что народу война не нужна, что затеяли ее цари и толстосумы. И потом этим солдатам, вернувшимся после госпиталя в полки и в родные селения, было что рассказать о большевиках, которые выступают против войны и против царя, хотят отобрать землю у помещиков, чтобы отдать ее крестьянам. Многие из них на войне услышали впервые имя человека, который, невзирая ни на что — ни на страшные трудности, ни на гонения и тюрьмы, объединяет большевиков, чтобы они смело вели вперед народ навстречу революционным бурям.

После госпиталя Пархом не попал в свой полк, хотя и очень просил направить его туда. На фронте создалась такая тяжелая обстановка, что военные коменданты городов не знали, что делать, не ведали, куда отошли дивизии из-под Пере-мышля, и направляли выздоровевших солдат в самый ближайший полк, который готовился занять новый рубеж обороны южнее Станислава.

Выписанные из госпиталя солдаты толпились возле комендатуры, ожидая направления в части. Пархом слышал, как они жаловались на плохое питание, на отсутствие сапог, ругали бездарных командиров полков и высших начальников. Особенно негодовали из-за сдачи Перемышля.

— Зачем же мы мерзли зимой в окопах? — возмущались они.

— Недолго удерживали Перемышль — в марте взяли, а в мае отдали, — сказал другой.

— Хорошо хоть, живыми вырвались оттуда! — резюмировал третий.

— А забыл, сколько наших погибло зимой в Карпатах? — добавил четвертый.

— Не забыли мы! Об этом еще напомним кому следует! — сказал бородатый солдат, одетый в шинель с прожженными полами.

— А кому это надо напомнить? — спросил бородатого молодой солдат из новоприбывших.

— Найдут кому напомнить! — ответил словоохотливый бородач. — Придет время — всех найдут.

Действительно, было очень горько отступать назад от Перемышля. Пархом болезненно переживал горечь поражения. И не за генералов переживал, что сидели в ставке главковерха, за своих товарищей — солдат, которым пришлось столько выстрадать в боях.

Как опытного воина Пархома немедленно назначили в первую роту командиром отделения. Этот полк должен был удерживать позиции на линии Отыня — Коломия. Наученные горьким опытом, войска русской армии начали рыть настоящие, в полный рост человека, окопы, и это помогало сдерживать наступление австро-немецких дивизий. Как и прежде, давала о себе знать нехватка снарядов и патронов, но окопы служили не только защитой, они и сдерживали противника, лишая его возможности продвигаться вперед.