Читать «Готическое общество: морфология кошмара» онлайн - страница 22

Дина Рафаиловна Хапаева

Имитируемый в повествовании как реальность, кошмар выдается читателю за действительность. Эффект реальности достигается экономными средствами. Слава богу, сейчас не начало XIX века и нет необходимости в затейливых художественных приемах, чтобы убедить читателя поменять местами первое со вторым. Слушатель и так готов верить, зачем же усложнять! «Вампир послушно сложил флаконы (с донорской кровью. — Д. Х.) в пакетик с надписью “Возродим российскую культуру!”»

Понятие «реальность», конечно, тоже претерпевает существенные изменения под влиянием слова «фэнтези», поскольку оно используется прежде всего для обозначения «ирреального», нечисти, вампиров и т.д. Слово «реальность» сигнализирует читателю, что сейчас начнутся совершенно потусторонние чудеса: например, в окно влетит ожившее чучело совы, которое обернется заколдованной женщиной-магом.

Нужно ли добавлять, что эти произведения пронизаны насилием и что культ насилия есть неотъемлемая часть готической эстетики?

Модные готы

В удобной защищенности достоверностями морали и демократии мы не только ни от чего не застрахованы, но и рискуем не увидеть, как приходит или возвращается то, возможность чего не сводится к чистой случайности истории.

Ф. Лаку-Лабарт, Жан-Люк Нанси

Наше описание готической эстетики было бы не полно без самих готов — прежде всего, современных, — тем более, что, по мнению как социологов, так и самих готов, «Ночной Дозор» входит в число их культовых текстов.

Современные готы заставляют обратить внимание на то, что сегодня, как и в начале XIX века, готика оказывается прочтена как протест против наследия Просвещения.

Чем интересны нам современные готы с точки зрения готической эстетики? Более всего тем, что это движение дает яркий пример полного и безраздельного господства эстетики над моралью, равно как и над всеми другими представлениями. Точнее, речь должна идти о моде, а не об эстетике, ибо, по сути, готы неописуемы: их следует только фотографировать, потому что одежда современных готов не отсылает ни к чему вне себя и ничего не скрывает: ни программы, ни продуманной эстетической системы, ни даже разделенного здравого — или готического — смысла. Чтобы точнее объяснить, о чем идет речь, скажем, что отличия семи разновидностей российских готов проявляются только в одежде и в атрибутике. Бессловесный протест готов — ибо это, безусловно, протестное движение — носит сугубо эстетический характер: стиль одежды — вместо политического манифеста, символы — кельтские кресты и орнаменты, черепа и кости, распятия («со стильным дизайном», как выражаются авторы статей о готах), египетский анкх, восьмиконечные звезды и летучие мыши — вместо членского билета. Вместе с платьем гот получает некоторые внешние особенности стиля поведения и важнейший способ самоидентификации. Не показывает ли движение готов важную тенденцию современной политической культуры: скомпрометированность политического языка превращает моду в главный способ выражения протеста?