Читать «Императорское королевство. Золотой юноша и его жертвы» онлайн - страница 89

Август Цесарец

— Я тебе друг, Марко.

— Этого недостаточно, Мачек, — проворчал Рашула, взбешенный, что его номер с Петковичем не прошел. — Надо поцеловать его. Иудиным поцелуем доказать дружбу.

— Ты мне не друг, — у Петковича перехватило дыхание, он вырвал руку, замер и словно онемел.

— Это вы-то о Иудином поцелуе? — с изумлением взглянул Мачек на Рашулу, от растерянности он не знал, что ответить Петковичу. — Однако это уж чересчур! Иуда — вы, да, Иуда! — шагнул он к Рашуле, горя желанием расплатиться за все сегодняшние угрозы, которые волновали его все меньше.

— Я никогда не называл себя его другом. Вы бредите, — с оттенком досады смеется Рашула. — Если вы забыли, то не забыли мы. Господин Юришич свидетель, как вы говорили о своем друге, когда его здесь не было.

— А вы? — возмущается Мачек. — Что вы сами говорили о нем все утро? Вы больного человека хотите оставить здесь для того, чтобы… Вам, должно быть, приятно смотреть на его муки?

— Что вы тут сочиняете?

— Я не сочиняю. Поэтому вы и говорили о симуляции, а вот зачем — это ваша тайна, известная вам одному.

— Нет здесь никакой тайны, бедный мой Мачек, — овладел собой Рашула; в присутствии Юришича такой оборот дела ему неприятен. — А если бы, предположим, она была, то вы забываете, что как мой бывший служащий и секретный агент страхового общества вы не обязаны знать все дела своего шефа.

— Я ваш агент? Докажите, докажите!

— Lassen Sie, Herr Рашула!

— Докажу в суде, не здесь. И тут уж все будет без подвоха, не в пример вам. Смешно, будто я кого-то хочу задержать. К сожалению, мое мнение здесь ничего не значит.

— Перестаньте! К чему вы выдумали, что Мутавац отправляется в больницу? Об этом никто ничего не знает.

Рашула действительно придумал это в последнюю минуту, и теперь ему самому неловко. Но ему не до объяснений.

— Даже если он не отправится в больницу, вы-то уж непременно попадете в другое место, — едва сдерживаясь, чтобы не закричать, подавляя ярость, проговорил Юришич. — Господин Петкович, оставьте этих нелюдей, они вам не друзья! Все, что они говорят, вас совершенно не касается.

Юришич считал, что должен был это сказать, потому что Петкович отшатнулся и весь дрожит, глубокие морщины прорезали его лоб, лицо помрачнело, как грозовая туча, готовая пролить крупные, неторопливые и тяжелые капли дождя. Этот человек может заплакать? Сейчас перед всеми? Похоже, это на самом деле произойдет. Что-то в нем сжимается, как будто кровь застывает и мягкие кровеносные сосуды твердеют, превращаются в железные прутья, много прутьев. Он словно втиснут в тюремную решетку. О, прочь, прочь, на свободу, к свету — а так все темно, черно, как в полночь! Он гибнет, тонет куда-то, откуда нет возврата. Вытащите меня! Разве никто не может меня спасти? Боль висит на нем, как камень, и тянет на дно. Это слезы свешиваются с его ресниц, словно свинцовые гири. Он судорожно схватился за руку Юришича, как за спасательный круг. И улыбнулся. Туча рассеялась, проглянуло светлое небо, залитое солнцем. Еще мгновение, и Петкович смеется, смеется сквозь слезы.