Читать «Зову живых: Повесть о Михаиле Петрашевском» онлайн - страница 223

— Вот вы, должно быть, не задумались, милейший Михаил Васильевич, что и там, при свершении казни, врач обязан удостоверить… да, да! Даже тут у нас в округе то и дело требуют тебя в суд. То надобно определять, может ли арестант вынести наказание, то свидетельствовать его в летах, то в годности к арестантским ротам, — оседлавши любимую тему, Алексей Иванович уже не мог остановиться. — А медико-полицейские случаи — там плюха, там пьяный, там белая горячка, там насилие, там собака укусила, там угорел в бане… А вскрытие трупа!.. Закон и наука говорят, любезнейший Михаил Васильевич, что судебное свидетельство медика как документ, решающий участь, должно быть основано на всех обстоятельствах дела. Между тем вы же знаете как юрист — чтобы врача посвящать в канцелярские тайны следствия, об этом не может быть и речи! Что прикажете врачу делать? Пускаться в допущения и рассуждения, когда начальство требует актов кратких и точных?! Нарываться на выговоры? Охотников нет! И выходит, что у мудрых врачей каждый труп (исключая явно насильственные смерти) умирает — ха-ха! — от апоплексии!

Излияния подвыпившего доброго доктора сделались невмоготу Михаилу Васильевичу. И без того было тошно. Он решительно поднялся из мягкого кресла, заявил, что пора, что ему надо выспаться перед дорогой, завтра поутру возвращается в Бельское. Алексей Иванович попытался было его удержать, но тщетно.

Провожая к дверям, на прощанье сказал, потирая по-лекарски руки:

— Летом, как наступит тепло, обязательно пожалуйте на купание к здешним ключам. Превосходно, знаете ли, укрепляет! Реагенции, сделанные мною, показали… «енисейский Карлсбад»! Пьющий воду свежеет и крепнет! Минеральные железистые ключи, я, знаете ли, добьюсь, чтобы к лету поставили загородь!

В темноте по пути к ночлегу прямо под ноги Михаилу Васильевичу из какого-то кабака выкатился пьянчужка и заорал на всю улицу по-французски:

— Я граф Валевский!

Михаил Васильевич хотел было его обойти, но тот вцепился в рукав:

— Графиня Валевская, мсье, была любовницей Наполеона!

Нетрудно было узнать в нем поляка, тем более что тут же, не выпустив рукава Михаила Васильевича, он заплясал полечку, подпевая на родном языке:

Едем напоследок Гулять на Камчатку, Ай люли, ай люди, Любимая Сибирь!

Еле Петрашевский отвязался от пьянчужки.

Перед доктором он не покривил душой. Не докончив толком своих присутственных дел, на другой день уехал с попутной лошадью из Енисейска.

И опять сто верст по белому тракту — на полозу…

До конуры своей он добрался за полночь. Мороз к вечеру завернул жгучий, с копотью, как здесь звали туман.

Перед тем как забраться на лавку в отделенный деревянною раскрашенною казенкою куть, притащил из сеней дров, затопил остывшую печь, погрел руки, поглядел, как полощется в печи огонь.

А вьюшку печную — не то позабыл приоткрыть, не то прикрыл рано. Может, хотел жару в избе добавить…

Из угарной избы жар не выдуло ни за ночь, ни за день, пока бабка Конуриха, учуявши дым, не нашла своего квартиранта на лавке холодным.