Читать «Любовь в ритме танго» онлайн - страница 307

— И что он сказал тебе?

— Ничего.

— Потому что он никогда ничего не говорил, правда?

— Нет, говорил, но только самое необходимое, я это помню — попросить хлеба за столом, спросить, где его зонтик, и тому подобное, но никогда не участвовал в общих беседах, делал все возможное, чтобы дать понять, что он даже не слушает нас. Если он не был в хорошем настроении, мать стремилась приободрить его, но не добивалась ничего, кроме ворчания, утвердительного или отрицательного, и пары слов, максимум. Когда она пошла искать его в Альмансилью после войны, он поклялся ей, что вернется. Отец, конечно, вернулся, сдержал свое слово. Он проводил дни, сидя в своем кабинете и всегда выходил на улицу один. Он никогда не говорил, куда пошел, с кем, когда вернется, но, если приходил поздно к обеду или не ужинал, даже если он опаздывал на десять минут, дом затихал, потому что все боялись, что он вернулся в деревню к Теофиле. Окружающие вели себя так, словно наперед знали, что рано или поздно он уйдет, потому что он козел. Это слово выражало все, и когда мы слышали, как поворачивается ключ в замке, тут же холл пустел, группки распадались, а девочки, мои старшие сестры, и мама начинали изображать занятость, например, принимались пить молоко.

Отец держал в руках кошелек с деньгами, слышишь? Однако этот кошелек для моей семьи не был слишком большим.

— Но я думала, что бабушка была очень богатой, — возразила я удивленно.

— Так и было, почти так же, как он, но она не задумывалась о деньгах. Мама всегда вела себя так, словно в экономическом плане зависит от мужа, потому что для того, чтобы называться святой, намного выгоднее казаться бедной, понимаешь? — я кивнула головой, соглашаясь, но Магда ни разу не взглянула на меня, только ее экспрессия становилась все сильнее. — Я вначале тоже так думала. Думала, что она святая, и тогда это было правдой. Я не говорю тебе, что это было не так, ей действительно приходилось непросто, и жила она только ради своих детей, это точно…

Я вспоминала об этом столько раз, что невозможно забыть… Во всей моей жизни я не знала никого, кто бы смеялся меньше моей матери. Когда Мигель начинал ходить и падал на попу, когда мой брат Карлос, очень жизнерадостный мальчик, рассказывал анекдоты, вернувшись с занятий, когда Кончита порвала со своим женихом, а мы дергали ее за косы, пока она не начинала плакать, мы умирали от смеха, а мама лишь улыбалась, растягивая губы так, словно у нее что-то болело, словно от смеха ей было больно. Понимаешь? Она очень тихо поднималась, еле передвигая ноги, постоянно приглаживала волосы, хотя была тщательно причесана, и всегда говорила очень тихо себе самой: «Что я делаю, Господи?» или «Какой крест я несу из-за этого человека!» Тут Паулина или няня, которые, казалось, чувствовали мамину тоску за километры, быстро подходили к ней, брали за руку или гладили по плечу и замирали в таком положении, сокрушенно качая головой. «Вы должны больше любить вашего отца, дети», — говорили они нам тем же тоном, которым просили нас хорошо учиться, словно требовали ужасной жертвы, словно знали, что нам следует быть мужественными, чтобы суметь следовать этому завету. Однако при этом никогда не добавляли, что нам следует сильнее любить мать. Я иногда смотрела на них, и мне казалось, что отец был намного несчастнее мамы, что он был очень одиноким. Тогда я спрашивала, что за преступление он совершил, почему его называют козлом, из-за чего его никто не любит в этом доме, где даже собаки почитают мою мать.