Читать «Ключи счастья. Алексей Толстой и литературный Петербург» онлайн - страница 81
Елена Дмитриевна Толстая
Словом, Толстой равнялся на грубые и смешные фарсы, поставленные в «Старинном театре», — «Фарс о чане» и «Фарс о шляпе-рогаче» (вернее, рогатом чепчике) королевского нотариуса XVI века Жана д’Абонданса.
О судьбе толстовского фарса вспоминал в своих мемуарах Николай Петров — бывший Коля Петер:
Алексей Николаевич принимал самое деятельное участие, а вернее сказать, был творческой душой этого нарождающегося начинания <…> Даже одноактную пьесу Алексея Толстого, где на сцене по ходу действия аббат должен был рожать ежа, нам не удалось сыграть. Когда уже был поднят не один тост, и температура в зале в связи с этим также поднялась, неожиданно возле аналоя появилась фигура Толстого. В шубе нараспашку, в цилиндре с трубкой во рту, он весело оглядывал зрителей, оживленно его приветствовавших. — Не надо, Коля, эту ерунду показывать столь блестящему обществу, — объявил в последнюю минуту Толстой, и летучее собрание девятки удовлетворило просьбу Алексея Николаевича. Интересно, сохранилась ли в архиве Алексея Николаевича эта злая, остроумная, трагифарсовая одноактная пьеса? (Петров 1960: 144–145).
Версия толстовского фарса, описанная Петровым, явно отличалась от той, что хранится в архиве Толстого. В нашем варианте нет упоминания об аббате и аналое, вместо Аббата действует нейтральный Хозяин, текст только называется «трагико-фарсовый». Тем не менее и эта версия не прошла театральную цензуру, о чем свидетельствует надпись на архивном экземпляре. Наверное, поэтому Толстой и отменил в последний момент ее показ.
В его архиве находится еще один сочный драматический фрагмент без названия, посвященный древнеегипетским «отцам-пустынникам», попавшим в лупанарий (Толстая 2006: 126–129). Написан он, видимо, в конце 1910 — начале 1911 года, потому что фрагмент одной из песенок «святых отцов» присутствует в одноактной комедии Толстого «Нечаянная удача» (февраль 1911 года). Очевидно, мысль о цензуре и на этот раз пришла Толстому в голову не сразу.
Лада Панова нашла в [«Отцах-пустынниках»] мотивы и интонации «Канопских песенок» Кузмина (Панова 2006: 407); нам тут видится пародийная русификация кузминских раннехристианских «комедий».
[Отцы-пустынники]
[Картина первая].
Пустыня. Входят 2 пустынника.
(Баритон) Гад. Здравствуй, брат.
(Тенор) Пигасий
Гад. Что ох, никак вознестись не можешь?
Пигасий. Очень скверно.
Гад. Заело?
Пигасий. Выражайся приличнее, мерзостна твоя речь.
Гад. Слушай, Пигасий. Живем мы с тобой на берегу Нила. Место это давно насиженное пустынниками; герои и близко сюда не подступаются — жутко им. Здесь не только что лягушки ладаном пахнут. Нет никаких искушений, хоть ты тресни. А известно тебе, что только через великое искушение можно быть взятым на небо живым и с конем и с колесницей. Идем отсюда, брат, искать настоящих соблазнов.
Пигасий. Что ты мелешь, а разве вчера со мной страус не разговаривал женским голосом?
Гад. Ерунда. У страуса только перо дамское.
Пигасий. Ой ли. А вон жирафа бежит — разве она не искушение.
Гад. Ну и целуйся с жирафой
Пигасий
Голос с неба. Вот дурень, иди за Гадом.
Пигасий. Послушен я. Иду искать соблазна… Увы мне. Ушел. (Удар грома, темнота.)
Картина вторая.
Гад и Пигасий в городе.
Поют:
Мы пустынники, мы два,
Живы с голоду едва.
Ходим, бродим, говорим,
Беды новые сулим.
Есть в аду огонь и чад,
Ведь на то и сделан ад.
Кто соблазны нам сулит,
Ад кромешный тех спалит…
Там в котле смола кипит,
У чертей ужасный вид.
Грешники со всех сторон
Терпят там большой урон.
Пигасий. Кто идет — страус?
Гад. Нет, братец, это получше страуса, это бабенка — Фея Ивановна.
Пигасий. Ангелы, архангелы, помогите.
Фея Ивановна
Пигасий. Прочь, облик сатаны.
Гад. Не горячись… Здравствуй, милая; благодари неожиданное счастье, ты видишь необыкновенных личностей.
Фея Ивановна. Вот еще, к моим девчонкам и не такие личности шляются…
Пигасий. Грешная, пади ниц и кайся.
Гад. Раскатился гром над вашим жилищем,
Выпадал чорт, покрыт власяницей,
Говорил — подавала ль ты нищим?
Ах ты скареда, где мои крючья,
Сволоку тебя в ад на громадные сучья,
Вот какое приключится с тобой неблагополучье…
Фея Ивановна. Я испугана, раскаялась, из меня выскакивают бесы, ах как интересно, лохматенькие бесы, жалобные такие, …бедненькие…
Идемте[,]пустынники[,] к моим девчонкам, уговорите их не блудить…
Пигасий. Идем скорей!
Гад. Подлый, ах подлый. Фея Ивановна, он ужасно подлый.
Картина третья.
Лупанар.
Сидят 3 женщины.
Первая. Горе, меня обуревают страсти.
Вторая. Я хочу золота, восточных духов и шелковое белье, о Боже.
Третья. Я же вздыхаю, то-то как молода и еще неопытна.
Все. Сюда идут. Готовьтесь, оденемся к лицу.
(Входят Пигасий и Фея Ивановна.)
Фея Ивановна. Вот мои девчонки. Попробуйте их вернуть к истинной жизни… Они грешны, но прелестны.
Пигасий. Язык мой отнялся. Гад, Гад, ободри меня.
Гад. Ну девчонки, покажите себя. Я посмотрю, подумаю, можно ли вас спасти.
Первая.
Ах меня зовут Кукура,
Барабанная шкура.
Скок вперед и скок назад,
Выбирай меня, солдат.
Пигасий.
Продирает холод лютый,
Я стою в дугу согнутый.
Вторая.
Я же страстию томима,
Я похожа на налима.
Мелко зубом постучу,
Одного тебя хочу.
Пигасий.
Нет терпенья никакого
У пустынника лихого.
Третья.
Я любезная Прията,
Я приятна словно мята —
Удовольствия сулю,
Одного тебя люблю.
Пигасий.
Эти страшные соблазны
Многочисленны и разны.
Катя.
Выбирай, коль ты не глуп,
Кто тебе всех боле люб.
Ты красавец, я мила,
Нежной розой расцвела.
Вот красавица Кукура,
Может опытна, но дура.
А вот это что за грусть —
Всех их знаю наизусть.
Что касается Прияты,
Полнота ее из ваты.
Я же розой расцвела,
Ручки, ножки, как мила.
Гад. Отличные девчонки.
Пигасий.
Как бабочки в саду[,]
Они уж разлетелись[,]
По веточкам уселись[,]
Которую найду…
(Толстая 1999: 59–61)