Читать «Три покойных кормильца» онлайн - страница 180
Дмитрий Титов
Толпа загудела. Послышались отдельные выкрики:
– Ты рехнулся, толстый! Как расскажем? Это надо дождаться, когда он к нам присоединится!
– Когда присоединится, – перекрикивая возражения, взвился Николай, – тогда он нам не нужен будет! Надо обращаться к живым!
В толпе возникли смешки:
– Да у него крыша съехала!
– Его сюда, небось, с Кащенко свезли!
– Тебя где закопали-то, друг?!
– А это рядом с тобой кто? Доктор, наверное, которого ты ночью придушил?
Николай несколько растерялся. Во-первых, он не рассчитывал, что ему придется в прямом смысле ораторствовать, а во-вторых, не ожидал такого угрюмого сопротивления. Стас искренно возмутился непониманию бывшими людьми абсолютно бескорыстной инициативы и вдруг с обидой в голосе закричал:
– Как вам не стыдно! Мы ж не о себе печемся! А о тех, кому еще жить! О ваших детях и родителях, о ваших мужьях и женах – обо всех, кто еще живой! Всех, кто не может жить достойно из-за того, что у нас в стране не происходит того, что должно бы происходить!.. А вы смеетесь!! «Где закопали!!» Да где ни закопали, не важно это! А вообще, мы с ним из Питера!..
В ответ толпа покойных москвичей просто взорвалась возмущением:
– Они еще и из Питера!
– Опять из Питера!
– Везде пролезли!
– Достали!
– Смотри, уже и на кладбищах наших руководят! Заррразы!
– Тихо! – громовым басом сказал вдруг крупный старец. – Хватит зубоскалить, покойники! Пацаны добра хотят, а вам всё до фени!.. Говори, сынок. – Старик обращался к Николаю. – Говори, не слушай их, что ты хочешь?
Толпа притихла. Николай облегченно вздохнул и улыбнулся:
– Да, в общем-то, всё просто, коллеги… царство вам небесное…
Василий нашел дух Паши в его квартире, на кухне, возле рыдающей Зайки. В Петербурге стемнело раньше, чем в Москве, окна были темны, Люба обливалась горючими слезами у настольной лампы. На столе стоял дешевенький приемник, порождающий грустные ретро-мелодии. Паша сидел напротив жены и удрученно молчал. Когда Василий появился в кухне, ресторанщик раздраженно мотнул головой, но ничего не сказал. Может быть, в присутствии постороннего ему даже стало чуть легче находиться рядом с рыдающей вдовой – двум врачам так же проще, чем одному, быть рядом с больным, у которого нехороший диагноз.
– Извини, – шепнул бывший сантехник. – Ой, как убивается-то. Может, ей валерьянки?
– Что хотел?
– В командировочку со мной смотаешься?
– Куда?
– В Москву. В Кремль. К президенту.
Паша вскинул на Василия мокрые глаза:
– Это еще зачем?
– Долго объяснять. Письмишко надо бы написать. Для гаранта Конституции.
В этот момент Зайка особенно громко разрыдалась. Встала, открыла стенной шкафчик, налила себе полстакана коньяка, отпила и вернулась к столу, поставив стакан перед собой. Паша тут же наклонился и глубоко вдохнул коньячные пары.
– Стоп! – шепнул Василий. – Ты мне трезвым нужен! Сейчас налакаешься, и что?
– Отстань… Ты же видишь… Какой гарант, слесарь! Какой гарант! Мне так хреново, ты бы знал!
Василий сокрушенно ударил кулаком в ладонь и прошелся по кухне.
– Павлик! – он тронул Пашу за плечо. – Ты давай, черкни ей пару слов и полетим, а? Ты ж уже писал! В машине-то, помнишь?
– Как черкни?.. Машины-то нет…
Василий покачал головой, поражаясь тупости Пашиного духа:
– Зато вон бумага лежит и карандаш, а в остальном полагайся на меня. Ну-ка, возьми-ка одной рукой меня за руку, а другой – карандаш! И пиши «Не горюй, любимая! Твой Павлик».
Василий, наклоняясь над столом, вроде как оперся на основание настольной лампы, и Паша, к его радости «заголубел».
Люба сидела, поставив локти на стол и закрыв лицо ладонями, потому-то и не видела, как карандаш самостоятельно поднялся и под шумок Хулио Иглессиаса начертал на клочке писчей бумаги: «Люба, я всё равно тебя люблю».
Написав записку, Паша вдруг проявил неожиданный восторг. Оглядев свою ладонь, только что державшую карандаш, он искренне прорыдал прямо в лицо Василию:
– Васька! Всё! Прости меня! Ты волшебник! Ты всё можешь! Я с тобой хоть на край света!
– Успокойся, Павлик, успокойся… Мы уже за краем. За краем света. Полетели. Она сейчас прочтет и сначала испугается. На это можно и не глядеть. Потом допишешь. Полетели, дорогой!
– Полетели… – Увлекаемый Василием, Паша пятился к окну, с любовью глядя на рыдающую Зайку.
Когда духи уже исчезли в темном петербургском небе, Зайка обеими ладонями обняла коньяк и залпом выпила. А поставив стакан, уронила взгляд на бумажку с карандашной записью. Люба с минуту тупо смотрела на записку. Потом подняла её, посмотрела на свет и вернула на стол. Оглядев пустую кухню влажными глазами, Люба сказала, наконец, тихо и боязливо:
– Господи!.. Витя, ты где?