Читать «Три покойных кормильца» онлайн - страница 150

Банкир возмущенно молчал.

Генерал-майор достал из кармана форменных брюк носовой платок и жизнерадостно высморкался.

После ночи, проведенной рядом с запахами коньяка, Стас, Николай и Василий пребывали в разбитом состоянии. Они всё еще находились в ресторане, который этим утром был пуст и тёмен. Под их призрачными ногами по ковролину елозил пылесос.

– Если бы я от одного только запаха алкоголя такой кайф при жизни получал!.. Представляете, сколько денег я мог бы на водке сэкономить?! – задался нелепым вопросом Василий, пытаясь перекричать орущий пылесос.

– Призракам и на транспорте экономия! – добавил Николай. – Куда хочешь! Сразу и бесплатно! Например, на Средиземное море!

– А если еще со всей семьёй… – неудачно встрял Стас.

– Нет уж! Ты, Стасик, даешь! – Василий аж подскочил в кресле. – Думай, о чем говоришь! Семьям лучше моря вообще не видеть, но оставаться на белом свете! Чем на том, где мы с крылышками… Хотя… В принципе, с тещей-то я бы прошвырнулся! – И Василий развеселился.

– Ладно… – Николай всплыл из кресла и сделал над товарищами круг. – Пора вернуться к нашей задаче.

– Давно пора, мне тоже стыдно к своим появляться, – сказал Стас.

– Да… – Василий зажмурился. – Ну-ка, уважаемая Информация, сообщи-ка нам, где бумажный мешочек нынче?.. – Тут сантехник опять неожиданно хохотнул. – Во дела! Вы не поверите! Мешочек наш у Игоря Ивановича Оборотнева! В Большом домике! В его кабинете! В сейфе! В том же самом! Который мы уже подламывали!

– Работают службы! – уважительно отметил Стас, а Николай грустно резюмировал:

– Во второй раз мы его оттуда даже с Пашиными ручками не вытащим. А Пашку надо еще перевоспитать… Давай-ка, Стасик его посетим. Поддержим в нём вчерашний испуг… А ты, Вася, пока возле него не показывайся. На всякий случай.

– Давайте. Я пока своих навещу. Только вы там без меня не наглупите с Пашкой, пожалуйста.

Около десяти утра в просторной Пашиной квартире с занавешенными зеркалами, на широкой кровати вероломно валялись Витёк и Зайка. Бывший спецназовец, с головой укрывшись одеялом, сочно храпел. Зайка, напротив, раскидала во все стороны аппетитные телеса, прикрытые лишь короткой, ажурной ночнушкой. Эту картинку и обнаружили крылатые кормильцы, проникнув в спальню со стороны балкона. Стас сразу отвернулся, чтоб не видеть полуобнаженную женщину, Николай же с интересом уставился на храпящее одеяло:

– Ничего себе! Вот они, молодые жены, Стасик! Не успел супруг откинуться, а его ложе уже занято! Интересно, кто это?

– А мне не интересно! Видимо, так происходит сплошь и рядом. Просто никто такие факты не считает. Противно… Хотя… Жизнь есть жизнь. Паша, кажется, раза в два своей супруги старше будет… был…

– А где он, вообще, Паша-то наш?

Паша, помахивая крылышками, снова рыдал. Но не в своей квартире, над грешной супругой, а в квартире сантехника Василия. Теперь он сидел на диванчике, за спиной Мишки, который расположился за своим столиком с кисточкой и тюбиком пахучего клея. Накануне Мишка разбил фарфоровую копилку и теперь старательно её склеивал. Кучка монет лежала здесь же, на столе. Керамический кот был почти реставрирован, оставалось посадить на место хвост и голову с прорезью меж ушей. Правое ухо мальчика было через всю голову подвязано платком, придерживающим толстый компресс. В комнате пахло лечебной ромашкой.

– Вот такие дела, Мишенька, – хлюпала Пашина душа, занимающая чуть не половину детского диванчика. – Дурень я! Теперь это видно стало, Мишута! Дурень я последний! Во всем!.. Мамка у тебя – золото, а я, Миша, проморгал! На стерве женился! Красивая, правда… А Люсю за лоха отпустил от себя! Сам отпустил! Сам! Идиот! За батьку твоего – Ваську! За сантехника! А так был бы ты Михаилом Палычем! Законным! А не Васькиным сыном! Васька! Тоже мне имя! Как у кота…

В комнату вошла Люся. Поставила перед сыном кружку и поднесла к его губам таблетку:

– Открой рот!

– Ма! Ну, не надо!

– Надо, Федя!.. Давай быстро! Глотай и запивай! А то как уши простужать, так ты горазд! Где тебя просифонило, сентябрь еще теплый!

– В школе, я тебе говорил.

– Понятно, что в школе! Где, я спрашиваю? На улицу выбегал в переменку?

– Не выбегал.

– Врешь ведь! – Люся была строга, поскольку из-за Мишкиного уха подвела подругу, которую обещала подменить на работе в кафе. – Рассказывай!

Паша притих, наблюдая эту простую семейную сцену. И, конечно же, залюбовался неземной Люсиной грацией, еще и чуть подкрашенной преувеличенным гневом. Он смотрел и страдал, ни на миг не пытаясь освободиться от мысли, что всё это, желанное, не с ним, всё это не его, и никогда уже его не будет. Паша улыбался сквозь слезы.

– Ну, там… в общем… – ныл Миша.

– Не мусоль, ясно говори!

– Да Панфилову училка оставила в классе на перемене, чтоб её отругать за эту… за серьгу в ноздре, короче…

– Ну?

– А мы у двери подслушивали. С Саней. Через замочную скважину. А оттуда… из замочной скважины… ветрюга, мам, прикинь, ветрюга страшный! И холодный! И прямо в ухо! И воет! И воет!

– И воет!! – передразнила Люся, слегка шлепнув сына по крутому затылку. – Подслушивали они! Как девчонки какие-нибудь! Ты кем у меня растешь, а? Ты должен мужчиной расти! Кормильцем! Защитником! Мать тебя что ли всю жизнь кормить будет? Я старухой стану – ты меня будешь кормить! Будешь меня лечить, одевать, обувать!.. – Люся усмехнулась. – Хотя… обуть многие готовы.

Мишка, угадав прореху в материнской сердитости, заулыбался. Паша на диване просто покатился со смеху. Ему до боли захотелось остаться здесь, в этой темной комнатке навсегда – рядом с сыном, таким похожим на него самого, рядом с красивой и сильной Люсей.

Люся забрала кружку, пальцем мазнула сына по носу и вышла. А со стороны окна в комнату с разлёту проник крылатый Василий.

– Приветик, Ми…

Сантехник остолбенел. Увидев Пашку в собственном доме, он чуть дара речи не лишился. Василий подошел к столу, положил призрачную руку на плечо сыну и сказал медленно подымающемуся с дивана духу:

– А ты тут по какому праву, ирод?

Паша, конечно, понимал, что прав он здесь никаких не имеет, но суть директора ресторана, воспитанная в нём за несколько последних лет, подобного обращения не приняла:

– А по никакому! Мишка мой сын! А ты лох. И всё!

– И что?.. Ну-ка выметайся отсюда, толстый! Тебе они никогда не достанутся.

– Это тебе они уже не достанутся! Потому что ты, я знаю, помер недавно!

– А ты у нас, небось, Кощей Бессмертный, а? Небось, иголки по яйцам рассовал, а? Дуй отсюда, я тебе говорю, а то я… а то я сейчас…

– Что? Что ты мне сделаешь, мелкий?! – Паша надвинулся на Василия выдающимся животом. – Что ты мне теперь сделаешь?

– Я? – Василий вдруг нашелся: – А я просто скажу архангелам, что тебя надо подальше упрятать! За грехи! Я-то свои грешки исправил понемногу и завтра-послезавтра на небеса отправляюсь, а тебя… – Василий с удовлетворением отметил мгновенные изменения в позиции ресторанного духа, – а тебя, Павлик, видимо, целую вечность будут черти в аду… убивать и кипятить, убивать и кипятить! – Василий весело поржал. – И еще немеряно веков, Паша, гнить тебе и сохнуть!

Паша сник. Потерянным взглядом он обвел комнату, поглядел на керамического кота, успешно доклеенного Мишкой, и вдруг тихо и почти жалко спросил:

– А ты… Ты ведь уже знаешь про… Это что здесь, правда всё? Про чертей…

– А ты думал! Если в ближайшие дни хороших дел не натворишь – всё! Будут тебя убивать и кипятить! До морковкиного заговенья!

Паша затрепетал крыльями и опустился на диван.

– Так а… какие дела-то добрые? Мы ж ведь… мы ж не можем ни черта…

– То-то! Не можем!.. Вспоминай, где нагрешил? И чё ты тут, вообще, расселся?! Ну-ка, ступай-ка к своей… вдове! А на мою Люську даже не пялься! Хватит с тебя! А то точно накапаю! Если надумаешь хорошо себя вести, я с тобой свяжусь, понял меня?! Сам найду! Давай-давай отсюда! Погода хорошая, давай-ка!

Паша поднялся и послушно растаял в полосатых оконных занавесках. Василий облегченно вздохнул, усмехнулся и протиснулся меж двух фотографий на стене – в кухню, к Люсе.

Люся мельчила на доске головку репчатого лук, держа в зубах кусочек черного хлеба, – чтоб не плакать. В оранжевой миске багровел фарш, присыпанный размякшим белым хлебом. Василий присел на подоконник, помолчал и ласково заговорил:

– Ну, как ты, девочка моя… Вишь, ничего пока у меня не выходит… с денежками. Но стараемся. Будь ты порасторопней, уже давно бы тебя обеспечил, но ты у меня не очень расторопная… Но всё равно хорошая.

Василий понаблюдал за Люсей, ссыпающей накрошенный лук с разделочной доски в миску, и вдруг заорал:

– Люськ!!!! Слышь меня, не?!!!!

Люся аж вздрогнула. Кусочек черного хлеба выпал изо рта в миску. Вася рассмеялся.

– Слышишь, девочка! Ведь слышишь меня, а! Не ушками, так сердечком-то слышишь, голуба!

Люся внимательно, но бесстрашно окинула взглядом кухню, вытерла о передник руки, выдвинула ящик стола, достала кусочек мела и положила его на полку возле синего надплиточного простенка.

– Ты, Васёк, куда у меня пропал-то? – тихо сказала Люся, задумчиво глядя в окно, прямо сквозь Василия. – Не насовсем пропал-то, а?

Впрочем, не ожидая никаких сюрпризов, Люся обеими руками вернулась к фаршу, а Вася сглотнул комок в горле:

– Не знаю, Люсь… Может, и насовсем пропал. Не знаю. Придумаю что-нибудь. Пока, Люська.

Он потупился и шагнул на улицу. Впрочем, через мгновение он снова появился на подоконнике:

– А Пашка залетит – гони его, Люсь, в шею!