Читать «Малая Бронная» онлайн - страница 132

Авалов уверенно вел джип по пустынной горной дороге. Наш проводник, тощий старый монах в странной оранжевой хламиде, с изрезанным морщинами темным лицом, что-то лопотал, тыча желтым пальцем в окно, но мы почти ни слова не понимали из его смеси ломаного английского и местного диалекта. По правую руку от нас ввысь уходили склоны каких-то невероятных цветов – желтого, красного, изумрудно-зеленого. Вслушавшись в болтовню гида, я сказала:

– Кажется, он говорит, что это пески. Какие-то высокогорные, что ли, пески. Удивительно, да? Никогда ничего подобного не видела.

– Да, – кивнул Руслан. – Дух захватывает. Нам бы сюда на полгода заехать, мы бы такого наснимали… Грибников, сволочь, денег жалеет, за каждый лишний день удавится!

– Господи, ты даже просто в окно не можешь смотреть, не представляя себе, как бы вся эта красота выглядела в объективе кинокамеры! – покачала головой я.

– Это не лечится, профдеформация, – усмехнулся он. – Но ты не должна меня осуждать, ты ведь тоже накатала сценарий по мотивам впечатлений от поездки.

– Ну… это совсем другое дело, – туманно ответила я.

Наконец после многих часов пути наш проводник задвигался на заднем сиденье и залопотал:

– Кайлаш! Кайлаш! – указывая пальцем куда-то за окно.

Руслан затормозил, и мы вышли из машины. Да, это действительно была она, священная гора, центр мироздания, по мнению индуистов. Она возвышалась вдали, сияя белизной пирамидальной вершины, увенчанной снежной шапкой, указывая своими гранями на четыре стороны света. Мы замерли, потрясенные ее величием и красотой.

Старикашка-монах бухнулся на колени и принялся бормотать молитвы. Мы же стояли, сцепив руки, и не могли глаз отвести от открывшегося зрелища. В синем темнеющем небе великая гора Кайлас сияла, могучая и неприступная, словно и в самом деле являлась средоточием всего небесного света, вратами в мир мудрости и знания.

– Знаешь, говорят, если обойти вокруг Кайласа, то избавишься от всех жизненных грехов, – почему-то шепотом сообщила я Авалову.

– Хочешь попробовать? – вскинул брови он.

– Нет, – я покачала головой. – Все мои грехи мне дороги как память. А ты?

– А у меня просто нет никаких грехов, – весело отозвался он.

Наш монах, оторвавшись от молитв, подошел ко мне и принялся горячо что-то бубнить, жестикулируя высохшими коричневыми ладошками. Я разобрала знакомое слово «Амрита».

– Он говорит о мифическом напитке бессмертия, – объяснила я. – По преданию, этот эликсир добыли боги и асуры. Не могу разобрать, что еще он лопочет, может, предлагает нам добыть пару бутылок за сходную цену? Представляешь, останемся навсегда молодыми и счастливыми.

– Я сам знаю секрет эликсира бессмертия, – пожал плечами Руслан. – Это искусство. Единственная возможность увековечить свое имя. Именно этим я и занимаюсь всю сознательную жизнь, – с лукавой усмешкой заявил он. – Только вот погрузиться в нирвану я еще не готов, меня слишком многое беспокоит на этом свете.

– Хватит смеяться! – притворно рассердилась я. – Мы с тобой почти достигли крыши мира, понимаешь ты это? А ты все твердишь о своем незабвенном кино. Просто представь себе, что для этого вот старика в желтой хламиде все твои творческие озарения не стоят и тарелки похлебки. Дурацкая суета вокруг говорящего ящика. Неужели тебя не посещают никакие мысли о бренности всего сущего, о бессмысленности жизни?

– Нет, – беззаботно покачал головой он. – Я счастливый человек, Марина. Мне пятьдесят лет, почти всю жизнь я занимаюсь тем, что мне нравится, делаю то, что мне интересно. И мне нет никакого дела до того, есть ли у всего этого какой-то высший смысл. Может, я действительно всего лишь букашка на ладони какого-нибудь там Великого Бога, но мне-то что до этого? Я – счастливая и довольная жизнью букашка. У меня все есть – любимое дело, признание, мастерство. Наконец, ты!

Он неожиданно притянул меня к себе, до боли стиснул плечи. Я прильнула к нему, боясь пошевелиться, спугнуть этот его порыв. Господи, неужели он, наконец, оценил, заметил, почувствовал? Неужели он понял? Глаза слепило белоснежное сияние, голова кружилась от нахлынувшей нежности. Впрочем, сказывался еще разреженный воздух.