Читать «Израильская литература в калейдоскопе (сборник)» онлайн - страница 110

Хана обретает надежду и спасение в молитвах в Б-жьем доме в Шило. Между строк мы понимаем, что в ее поведении была некоторая фанатичность, которая привлекла к себе внимание священника Эли. Много времени проводила несчастная в Шило, “и была она удручена, и молилась Б-гу, и плакала”. Годы летели, а чаяния ее не сбывались. В горе она решилась дать беспрецедентный обет: “Б-же воинств, – сказала Хана, – если Ты увидишь скорбь рабы Твоей и вспомнишь обо мне, и не забудешь рабы Твоей, и дашь рабе Твоей сына, то я отдам его Б-гу на все дни его жизни, и бритва не коснется его головы”.

Этот обет и все поведение Ханы – свидетельство разрушительного влияния страданий на ее душу. Обет – апогей ее душевного надрыва, который отягчается все больше. Когда женщина, страстно желающая сына, обещает передать его на воспитание в другое место, она совершает абсурд, на который читателю нужно обратить внимание.

Фактически Хана дает здесь двойной обет. Обет от ее имени обуславливает, что она передаст сына, который родится, в распоряжение Всевышнего, и обет запрета от имени этого сына – известный обет непострижения волос. Так же и в случае с Шимшоном еще до того, как он родился, было установлено, что он не будет стричься. Но это было не обетом матери, а требованием, которое ей открыл ангел.

Тут мы имеем интересный с юридической точки зрения случай. Каким образом один человек дает обет от имени другого, да еще когда этот другой и не родился? Насколько мне известно, ни мудрецы, ни комментаторы не высказали своего мнения, за исключением раби Давида Кимхи, писавшего: “Я удивлен, как был дан ее обет за сына, что его жизнь будет посвящена Б-гу, в то время как его еще не было в этом мире […], и я удивлен еще больше, каким образом наши учителя совершенно обошли эту тему, так как я не нашел ничего об этом в их работах ни в Мидраше, ни в Талмуде”.

Несмотря на эти юридические сложности, Б-г услышал молитвы Ханы, и она в добрый час забеременела и принесла в мир сына. Танах не рассказывает нам о радости, пребывающей в жилище Ханы и Элканы, и читателю нужно самому представить огорченное лицо Пнины и то внимание, которое отвлек от нее, по природе вещей, маленький Шмуэль.

Но над радостью от беременности и родов и за счастьем, которое подарил Хане первый малыш, реяла ужасная тень обета в Шило. Обета, который обязывал ее передать плод своего чрева в дом Б-га. Хана назвала своего сына Шмуэль, “потому что у Б-га я его испросила”. Возможно, она выбрала это имя, чтобы напоминать себе самой утром, и вечером, и во всякое мгновение, когда она звала сына по имени, что скоро он, ее единственный, уйдет и расстанется с ней. Как растила Хана Шмуэля до того, как отняла от груди? Как укладывала его каждый вечер в колыбельку, зная, что прошел еще один день их совместной жизни? Какие песни она напевала ему, когда укачивала на руках? Танах, по своему обыкновению, опускает эти волнующие подробности, и читатель должен мысленно воссоздать их силой своего воображения.