Читать «1647 год. Королева Наташка» онлайн - страница 23

Чеканка медной копейки увеличивалась… Жалование правительство платило медью… А налоги брали только серебром. При этом реальная стоимость медных денег постоянно падала. В 1658 году за 1 серебряную копейку давали 3 медных, в 1659 году — 5 копеек медью, а в 1662 году — уже 12 копеек. Накал эмоций и бешеная инфляция привели к кровавому восстанию, известному как «медный бунт». После бунта серебряная копейка вернулась в обращение. А границы пришлось закрыть… Не помогло. «Сильные люди» вошли во вкус. Игры, с содержанием драгметалла, в копейке продолжились. Народ, в середине 60-х годов, сначала побежал на Дон, а потом — ответил Крестьянской войной под предводительством Разина. Окончательно добил серебряную копейку Петр I, он уменьшил содержание серебра в рубле до веса одного талера (реализовал мечту папаши — 1 талер = 1 рублю = 100 копеек), но, обмануть никого не смог. Просто цены увеличились вдвое. При Петре копейка уже навсегда стала медной. Нигде в Европе, в XVI–XVIII веках, падение цены денег не шло так быстро, как в Московии. Но, зато — Петровская денежная реформа — это была самая первая десятичная денежная система в мире. Прогресс… Так, с тех пор, и пошло. Все «открытия окон в Европу» и накачка средств в наемную армию неизбежно вели в России к синхронным всплескам обнищания. Зато периоды сидения за «железным занавесом» и штыками ополчения, наоборот — сопровождались резким ростом благосостояния народа.

Пусть Фриц думает…

Лист десятый. Главный бухгалтер Рейха

(обрывок ленты от авиационного радиотелетайпа)

Наверно, это было самое долгое утро в моей жизни. В воздухе, вообще, обычно рассветает рано. Солнце пробивается из-за горизонта, невидимыми на земле лучами далеко до срока. Особенно это заметно в облаках. На конечном участке маршрута мы летели точно на запад. Поэтому новый день гнался за нашим самолетом часа четыре. Казалось бы, рассвет засиял в полную силу ещё над Псковом — ан, нетушки. Над Рижским заливом, из жемчужно светящейся дымки, сразу нырнули в серую мглу. А садились в мокром полумраке. Эзель встретил меня туманом, полным штилем и мелким моросящим дождем. Бр-р-р-р! Даже из кабины смотреть неуютно!

Промелькнули далеко внизу посадочные огни, повисшая на торчащей из дымки башне метеостанции полосатая «колбаса» указателя направления ветра, темные контуры каких-то строений. Потом, самолет зашел на второй круг и на взлетно-посадочную полосу плюхнулся совершенно неожиданно, хотя штурманское кресло дает прекрасный обзор. Просто возник впереди, из волн и тумана, торчащий в море мыс, а на нем — тускло блестящая от воды, бетонная дорожка. Секунды спустя — толчок. Прилетели. Винты переключились, на торможение. Всё и сразу затряслось, поскрипело и затихло. Потом, очень долго, наверное, пару километров, с работающими на малой тяге пропеллерами и горящими фарами, мы медленно катили через противную водяную взвесь, от которой покрылись радужно блестящей пленкой стекла кабины. Крылья самолета заметно провисли и почти задевали редкие фонари, обрамляющие по границам ленту твердого покрытия. Недурно они отстроились! Полностью бетонная, непривычно широкая «взлетка»! В прошлом году, точно помню, тут ещё было гравийное покрытие. Вот что значит — гарантированное изобилие рабочих рук. Одно слово, Европа. Встали. Всё, пора собираться…