Читать «Се ля ви... Такова жизнь (сборник)» онлайн - страница 351
Владимир Васильевич Карпов
Как видим, работал Конинский хорошо, но душа строевика тосковала о службе в частях, о чем, наверное, делился с товарищами, и это отразили в выводах аттестации. Выводы учли, и генерал получил назначение на должность начальника Краснознаменного кавалерийского училища имени 1-й Конной армии. Руководил им три года. В ноябре 1953 года назначен начальником Владимирского нехотного училища, в Московском военном округе. Здесь проработал два года. Но волна сокращений докатилась и сюда. Вот аттестация за период работы во Владимире:
«
Состояние училища и подготовка курсантов командованием Московского военного округа оценивалась положительно.
Несмотря на сокращения, нашли возможность сохранить опытного генерала для армии. А тут как раз и потребовалась срочная замена ленивого Терченко в Ташкенте.
И вот генерал Конинский здесь, и я продолжаю излагать ход нашей первой беседы.
Конинский сказал о том, что он с Терченко учился в школе ВЦИК. Видно, упоминание о Терченко напомнило Василию Алексеевичу о том, как он холодно меня принял. Человек добрейшей души, он уже чувствовал себя немного виноватым и поэтому достал и поставил на стол вторую бутылку коньяка…
Мы засиделись до трех часов ночи. И расстались с полным взаимным уважением.
В пять часов утра я уже был на ногах. Побрился. Надраил сапоги. Отутюжил одежду и к 6 часам, к подъему, был в училище. Соблюдение распорядка дня, ритмичный, плановый ход занятий – это входило в круг моих служебных обязанностей.
Я службу знал. То, что мы с генералом хорошо посидели допоздна, это одна сторона. А другая – это служебные отношения, на которые ни в коем случае нельзя распространять ни хорошие, ни плохие личные отношения. Это закон строевиков.
Голова после вчерашней выпивки была тяжелая, да и после командировочной поездки не отдохнул. Но я начищенный, наглаженный, был на посту. И вовремя! К подъему и Конинский пришел на плац, где проходила физзарядка курсантов. Ах, старый служака! Нужна ему эта зарядка, как рыбке зонтик! Он пришел проверить – буду ли я на службе после ночной беседы.
Я, как и полагается, подал команду: «Училище, смирно!» – и доложил генералу, что все идет по распорядку дня.
Василий Алексеевич что-то одобрительно мурлыкнул и ушел в штаб.
Перед началом занятий генерал вызвал меня в свой кабинет и попросил доложить, где и какие занятия будут проводиться сегодня по расписанию.
Я докладывал ему стоя. Сесть он мне почему-то не предложил. Может быть, хотел подчеркнуть официальность наших отношений.
Во время нашего разговора раздался звонок телефона, и я, как и Конинский, услышал в трубке голос Терченко:
– Василий, ну сколько можно ждать, пирожки остывают!
Конинский сухо ответил:
– Я сейчас занят, прийти не могу, – и сразу повесил трубку, чтобы не слушать уговоры.
Я продолжил свой доклад.
Конинский интересовался не только тематикой, но расспрашивал об офицерах и преподавателях, которые будут проводить занятия. Я рассказывал о каждом подробно, потому что знал всех отлично.
Вдруг раскрылась дверь, и вошел улыбающийся Терченко.
– Василий Алексеевич, мы заждались тебя! Надежда Алексеевна обидится, она так старалась, такие прекрасные пирожки напекла. Пойдем. Успеется с бумагами.
И тут произошла сцена, которая запечатлелась в моей памяти на всю жизнь. Это была мизансцена шекспировского накала! Конинский встал за столом по стойке смирно. И, не глядя Терченко в глаза, а отведя свои куда-то в сторону, видно, нелегко ему было в эти секунды, сказал:
– Товарищ генерал, вы оклеветали боевого, порядочного офицера, я больше не могу бывать в вашем доме.
Наступила пауза. Она длилась, наверное, несколько секунд, но мне показалась бесконечной. Я не верил своим ушам. Не воспринимал происходящее как реальность. Произошло что-то невероятное.
Впервые я увидел Терченко бледным. Он не мог сказать ни слова. Только зло посмотрел на меня, видимо, посчитал виновником в такой перемене к нему Василия Алексеевича, коротко молвил:
– Ну, что же, – и быстро вышел из кабинета.
Конинский, как будто ничего не произошло, сказал мне:
– Продолжайте, пожалуйста.
Я стал излагать дальше ход занятий на сегодня, но во рту вдруг стало очень сухо, язык плохо меня слушался. Но я довел доклад до конца. А генерал спокойно произнес:
– Хорошо! Я пойду на занятия в третью пулеметную роту. Вы действуйте по своему усмотрению.
Я поспешил в свой кабинет. Залпом выпил стакан воды. Нет, не с похмелья пересохло в горле. Я не мог прийти в себя от того, что произошло в кабинете Конинского. Так отрезать человека, с которым знаком с двадцатых годов. И за что? За то, что он, наверное, наговорил обо мне что-то нелестное.
Правильно говорят, человека можно познать не по словам, а по поступкам. Вот на моих глазах произошел поступок, который характеризует Василия Алексеевича как благороднейшего и порядочного человека. Терченко действительно оболгал меня, и Конинский убедился в этом, расспросив меня в нашей ночной беседе и поговорив с другими офицерами. Оценил он и то, что я после рюмок коньяка не забыл о службе и «как штык» был на своем месте к подъему. Все это и заставило его так обойтись с Терченко.
Никогда на протяжении нашей многолетней дружбы мы не вспоминали этот эпизод, хоть и был он действительно на уровне шекспировских страстей.
С той минуты я полюбил Василия Алексеевича навсегда. И он ко мне относился с теплой отеческой заботливостью.
Именно отеческой, он и хвалил, и журил меня всегда очень справедливо, желая прежде всего добра сегодня и в будущем.
Мы подружились семьями. Его жена Людмила Григорьевна, в противоположность ему, была веселая, компанейская женщина. Две дочки: Наташа – 1941 года рождения и Света – 1946-го, стали и для меня родными и близкими – я в те годы был холостяком: еще в Москве умерла во время операции моя жена.
Василий Алексеевич бывал часто в моей семье, я жил тогда вместе с матерью и отцом в небольшом домике недалеко от училища.
Василий Алексеевич пренебрегал предрассудками и даже некоторыми официальными условностями, например на Пасху с корзиночкой, в которой были крашеные яйца, генерал в полной форме шел поздравить мою мать. В училище он устраивал настоящие русские свадьбы, когда кто-то из курсантов решал жениться. Да и невест многие подбирали по рекомендации Василия Алексеевича. Рядом с училищем, отделенный забором, находился Медицинский институт. Конинский всячески поощрял знакомства и сближения курсантов с медичками. Он говорил: «Врач – лучшая жена для офицера». В заборе была приличная дыра, ее не заделывали, визит через эту дырку к медичкам не считался «самоволкой».
Когда созревала очередная свадьба, Василий Алексеевич устраивал настоящее русское бракосочетание со сватами и хорошим застольем для близких, друзей и родных жениха и невесты. Помогал деньгами из скромных училищных фондов. А иногда офицеры пускали «шапку по кругу».
За короткое время генерал Конинский стал самым близким и любимым человеком для офицеров и курсантов училища.
К сожалению, мне недолго пришлось послужить вместе с Василием Алексеевичем, сделали всего два выпуска. Хрущев сокращал армию, мою должность ликвидировали. Предстояло переходить куда-то на другую работу.
Василий Алексеевич, опять же по-отечески, со мной побеседовал, дал совет:
– Ты в управление кадров за высокой должностью не гонись. По положению, как зам. начальника училища, тебе полагается должность замкомдива или начальника штаба дивизии. Могут предложить в какое-нибудь управление в штаб округа. Не соглашайся ни в коем случае. Самая хорошая для тебя должность и школа на будущее – это командир полка. Все крупные военачальники начинали восхождение с этой должности. Ты прямо попроси кадровиков – дайте мне полк. Они любят назначать на ступень ниже положенного. Вот ты и попроси. Они будут рады выполнить твою просьбу…
И верно, все произошло, как предсказывал Конинский – я попросил, и меня назначили командиром полка, который стоял недалеко, в 35 километрах от Ташкента, в Чирчике. Меня это устраивало со всех точек зрения – дом родителей рядом, дорогое училище и Василий Алексеевич тоже близко.
Кадровик, который занимался оформлением моего назначения и писал представление командующего округом на подпись министру обороны, сказал:
– Повезло вам с начальником, не встречал я за свою работу такой аттестации, какую вам написал Конинский. Хотите почитать?
Он раскрыл мое личное дело там, где была вложена последняя аттестация. Конинский рекомендовал обязательно назначить меня командиром полка. Последние стоки меня поразили и обрадовали. Заслужить такое, наверное, мало кому удавалось, и я горжусь этим. Конинский написал в заключение: «Растущий, крупный военачальник Советской армии».
После моего отъезда из училища дружба наша с Василием Алексеевичем не прерывалась. Он часто бывал в моем полку, а я на различных торжествах в училище, все же мой геройский портрет представлен в музее училища.
Продолжалась и дружба семьями. Василий Алексеевич стал участником исторического для нашей семьи события. Я, наконец, высмотрел себе подругу жизни. Был я в те годы еще молодой человек, исполнилось тридцать четыре, полковник, Герой – в общем, модный жених. Пытались мне просватать дочек очень влиятельных личностей. Но Конинский говорил:
– Тебе нужно не положение в обществе, не богатство. Ты строевой офицер, и тебе нужна боевая подруга в жизни, настоящий друг, готовая к трудностям нашей офицерской кочевой судьбы и к жизни в дальних гарнизонах.
И вот однажды в театре во время антракта я увидел трех девушек. Одна из них сразу мне очень понравилась – чистое румяное лицо, веселые глаза, хорошая фигура и коса в руку толщиной до пояса. Ну, настоящая русская красавица! Я с ними познакомился, спросил:
– Где ваши кавалеры?
Они пошутили:
– Сегодня мы от них отдыхаем.
– А не страшно после спектакля ночью возвращаться домой?
– Не боимся.
– А у меня машина, могу вас подвезти.
Они согласились. Разумеется, двух других я развез первыми, а свою симпатию оставил напоследок. Она оказалась студенткой третьего курса пединститута, а до него окончила медицинское училище. Живет со старшей сестрой в маленькой комнатушке. Отец погиб на фронте. И как только стало об этом известно, богатенький сосед вышвырнул вещички сестер на тротуар и пробил дверь из своей квартиры еще и в ихнюю соседнюю, которая ему давно нравилась. Жалобы в военкомат, в местные органы не помогли. Так вот и ютились сестры-студентки в одной комнатке, в ожидании благополучия после получения дипломов. А тут, как говорится, я и возник в их поле зрения.
Познакомил Женю с родителями, с Конинскими. Общее впечатление – выбор прекрасный.
И стал Василий Алексеевич посаженным отцом на нашей свадьбе! Они с Людмилой Григорьевной были и официальными «свидетелями», ездили с нами в загс. Потом, как и полагается, Конинский перекинул рушник через плечо, сидел за столом рядом с моими родителями в генеральской форме, торжественный и важный, украшал застолье остроумными шутками. В общем, состоялась настоящая пышная «свадьба с генералом».
Так мы окончательно породнились с Василием Алексеевичем Конинским.
Стали мы с Женей обживать большую командирскую четырехкомнатную квартиру. Василий Алексеевич с Людмилой Григорьевной и девочками приезжали к нам в гости. Генерал шутил:
– Ну, настоящие спартанцы!
У нас были меблированы всего две комнаты: столовая – голый стол, три стула и спальня – две солдатские кровати, две тумбочки, две табуретки. На стене, у кроватей, вместо ковров – газеты, чтобы не пачкаться о побелку. Под ногами они же – не наступать на холодный пол.
– Надо тебе обживаться – ты большой человек – командир полка! – то ли шутил, то ли журил Василий Алексеевич.
К следующему визиту Конинских Женя купила на очередную мою зарплату тюль и повесила его на окна обжитых двух комнат. Стало уютно и домовито.
Конинский похвалил:
– Молодец, Женечка, не себе купила финтифлюшки, а дом украсила. Смотри, как пригоже стало!
В полку дела шли хорошо. В те годы не было никакой дедовщины. Солдат можно было отличать по внешнему виду: худенький, светлолицый – первогодок, загорелый, грудастый, мышцы распирают гимнастерку – третий год службы.
По старому штатному расписанию полк числился как горно-стрелковый. Но не было у нас горной подготовки и какого-нибудь специального оборудования. А горы были рядом, с зачетной более чем трехтысячной высотой – Чимган. Зачетной называется потому, что кто поднимается на этот пик – получает звание-удостоверение «Альпинист 1-й степени».
Посоветовался я со своими заместителями подполковниками: Малаем – бывшим лихим кавалеристом, «комиссаром» Мелибаевым, он называл себя «русский татарин», и Тайлыбаевым, казахом, который со смехом рассказывал, как он кричал «Вперед, ребята!» и сам плыл на каком-то заборе при форсировании Днепра, называлось это «на подручных средствах». А о том, что он сын степей и плавать не умеет, совсем забыл, главное – всем вперед!
Прикинули мы, как приблизить наименование горно-стрелковый: послать на пик полковую команду альпинистов, сделать сборную роту из представителей всех подразделений полка или штурмовать Чимган побатальонно. Я решил – мелочиться не будем, полк горный, значит, каждый солдат должен иметь звание и значок альпиниста. Приказал разработать тактический фон, и будем проводить учения с обстановкой, как при боевых действиях по истреблению басмаческой банды, засевшей на пике.
В штабе округа, в управлении боевой подготовки мою инициативу одобрили, прислали специалистов-альпинистов во главе с мастером спорта и чемпионом какого-то трудного восхождения, помню и сейчас фамилию этого бравого старшего лейтенанта – Нагель.
Начались обучение и подготовка. Короче говоря, в назначенный день поднялся полк по тревоге, совершил марш, разбил лагерь у подножия Чимгана, отдохнули, надели горные ботинки, взяли альпенштоки, канаты и прочее. Сказал я перед строем пламенную речь и «За мной, вперед!» Я впереди, за мной заместители и работники штаба и далее поротно весь полк. Затея так всем понравилась, что даже повара и рабочие кухни попросились участвовать в восхождении.
Все было прекрасно до тех высот, где нас ожидали почти вертикальные стены. Здесь пришлось вбивать в лед скобы, обвязываться веревками и подниматься со всеми мерами страховки. Когда я оглянулся, достигнув только середины этого почти вертикального подъема, у меня закружилась голова. И я вспомнил советы инструкторов – вниз не смотреть. Только вперед. И еще я вспомнил рассказ начальника штаба Мелибаева, сына степей, который, не умея плавать, кричал при форсировании Днепра на заборе «Только вперед, ребята!» Вот и я крикнул «Только вперед!», а сам подумал: какой же я глупец, что затеял это восхождение! Несколько солдат уже сорвались и спаслись благодаря веревкам и помощи соседей. Наверняка кто-нибудь свернет себе шею или разобьется. И не один! И оторвут за ЧП старшие начальники мою буйну голову за эту затею! Сидел бы тихо в своем Чирчике, занимался боевой подготовкой, как положено. Нет, в альпинисты решил вылезти! Снимут меня, как пить дать!
Но на вершину все же взошли благополучно. Дали победный салют. Оставили записку, как положено у альпинистов. И водрузили небольшой бюст Ленина, который несли по очереди, да еще воду и цемент для закрепления бюста.
Ну, думал, назад будет легче. Но оказалось назад страшнее. Когда лезешь вверх, взор упирается в каменную твердь, а пошли вниз – тут перед глазами распахнулось пространство, которое так и тянет к полету. А полет здесь после неосторожного шага такой, что внизу, как шутили солдаты, «от тебя только каблуки и сопли останутся!»
Признаюсь, очень я боялся и за себя, и за подчиненных, и за свою судьбу в случае каких-нибудь ЧП.
Но все, слава Богу, обошлось благополучно, было несколько срывов, небольшие ушибы. Но в целом все мы стояли в строю уже в новом качестве «Альпинисты 1-й степени». Весь полк, даже повара!
С чем я при построении и поздравил своих подчиненных. Они без команды закричали «Ура!» и, если бы не дисциплина, наверное, кинулись бы меня качать.
Устали все страшно. Восхождение длилось весь день. Попили чайку. Поели кашу. И завалились все спать богатырским сном.
Я все это подробно рассказываю не напрасно. Это не отступление от темы о генерале Конинском, потому что, когда я спустился с пика Чимган, внизу ожидал генерал Конинский! Он просто сиял, разделяя со мной радость благополучного восхождения. Он знал, я ему рассказывал о своей затее. И вот приехал в горы старый хромой служака. Приехал к другу на случай горя или радости. Не оставил без внимания при любом исходе. Все могло быть.
Мы пошли в мою палатку, выпили не только чайку, но и бутылку беленькой, которую привез Василий Алексеевич. Как он сказал: «Подкрепиться с устатку!» (от русского слова «усталость»).
Подкрепились. И сидел я у откинутого полога палатки, разомлевший, счастливый и до смерти утомленный.
Вдруг увидел – несет что-то старшина в термосе. Я подумал – свежий чай. Окликнул:
– Заверни к нам, попотчуй горяченьким чайком.
А он отвечает:
– У меня кумыс, товарищ полковник. В соседнем ауле местные жители подарили.
– Ну, давай кумысом полакомимся…
Налил он нам полный котелок и ушел. Пили мы с Василием Алексеевичем холодный, ядреный кумыс, крякая от удовольствия. А через десять минут ругал меня генерал во всю Ивановскую:
– Черти тебя видели с твоим кумысом! Отрезвел я, стал как стеклышко. Весь заряд пропал, к чертям. Ни в одном глазу!
Я тоже отрезвел от кумыса начисто, будто и не пил водки. А ругался Конинский потому, что восстановить, как он сказал, «душевное состояние» нечем. Он привез всего одну бутылку. А магазинов в горах нет. Да и ночь уже наваливается.
Так и легли мы спать чистые и безгрешные, как ангелы. А Василий Алексеевич еще долго ворчал на своей раскладушке.
Позднее я получал назначения в другие далекие гарнизоны: на Памир, в Каракумы и, наконец, в Кушку, дальше которой, как известно, уже не пошлют – это самая южная точка. В ней я прослужил почти пять лет и уволился в запас, отслужив 25 календарных, получив пенсию и право носить военную форму пожизненно.
Не соблюл я аттестацию и пожелания генерала Конинского, не получился из меня «крупный военачальник Советской армии». Литература взяла верх, пошел я в бурную писательскую жизнь.
Но мы не теряли связь друг с другом, изредка обменивались письмами.
Я знал: постигла в 1958 году генерала большая служебная беда – его уволили в запас, хотя было ему 57 лет, и он мог бы, по положению о прохождении службы, оставаться в армии до 60 лет.
Но какие-то подлецы состряпали подлый донос «наверх», якобы генерал Конинский организовал «черную кассу» и распоряжается ею по своему усмотрению. В действительности Конинский задумал воздвигнуть перед фасадом училища мраморный обелиск с именами бывших курсантов, отдавших жизнь за Родину. На сооружение этого памятника и накапливались деньги. При проверке все взносы оказались целы. Ни копейки не было израсходовано. Однако с этим не посчитались и уволили заслуженного генерала, блестящего воспитателя и педагога, который мог бы принести армии еще много пользы.
Правда, уволили не в дисциплинарном порядке, а по состоянию здоровья и по возрасту.
Помощник командующего войсками ТуркВО по вузам, генерал-майор Шевченко написал Конинскому такую последнюю аттестацию:
…Дисциплинированный, требовательный к себе и к подчиненным, инициативный, энергичен. В достижении поставленной цели настойчив.
Обладает организаторскими способностями. Благодаря наличию большого практического и боевого опыта сумел организовать офицерский коллектив училища и направить их знания на правильное обучение и воспитание будущих офицеров и привитие им практических навыков.
За период пребывания в училище проделал значительную работу по улучшению учебно-методического процесса, полевой выучки курсантов и наведению внутреннего порядка в подразделениях.
Политически развит. В своей работе постоянно опирается на партийно-политический аппарат, умело направляя их на выполнение задач, стоящих перед личным составом училища.
Основы организации и ведения общевойскового боя в масштабе дивизии, а также тактику противника знает хорошо.
В тактической обстановке ориентируется быстро, решение принимает правильно и настойчиво проводит его в жизнь.
Проводимые в течение 2 лет выпускные экзамены показали, что молодые офицеры-выпускники имеют достаточную теоретическую и методическую подготовку. И в этом большая
Характер общительный, в быту скромен, пользуется деловым авторитетом среди всего личного состава…
Имеет тяжелое ранение, для службы в строю не годен.
Делу Коммунистической партии и социалистической Родине предан.
Вывод: Должности начальника училища вполне соответствует.
– По выслуге лет в Советской армии, по состоянию здоровья, по возрасту целесообразно уволить в запас.
– В военное время может быть использован в должности помощника командующего войсками по ВУЗам.
Помощник командующего войсками
ТуркВО по ВУЗам
Генерал-майор Шевченко
23.4.58 г.
Последний раз мы встретились с Василием Алексеевичем в 1975 году в Москве. Я уже был гражданским, работал заместителем главного редактора журнала «Октябрь», имел несколько изданных книг.
Конинский приехал ко мне из Пятигорска, где он поселился с семьей после увольнения из армии. В столице у него никаких дел не было. Жил он неделю в моей квартире, мы отвели ему нашу гостиную. Многое мы вспоминали за эти дни: первую нашу встречу, как он женил меня на Евгении Васильевне, как мы отрезвели от кумыса под Чимганом. Теперь он беседовал с моими детьми Васей и Олей, как я когда-то с его маленькими Наташей и Светой.
Днем я уходил на работу, а генерал отправлялся «побродить» по столице. Вечерами опять начинались приятные воспоминания.
Однажды, возвратясь с работы, я застал Василия Алексеевича за читкой газеты, в которой была напечатана моя рецензия на новый роман Юрия Бондарева. Генерал, как бы размышляя, сказал:
– Чтобы так анализировать – и кого, самого Бондарева! – нужна огромная эрудиция. И она у тебя есть. Очень убедительно ты написал и о достоинствах, и о недостатках. Молодец!
Это была последняя мне аттестация генерала Конинского.
Говорят, человек предчувствует свой конец. Даже будучи вполне здоровым, Василий Алексеевич почему-то приехал ко мне повидаться. Почти двадцать лет не виделись, и вдруг что-то его подтолкнуло встретиться со мной. А может быть, попрощаться… В начале 1978 года он скончался.
То, что он приезжал ко мне перед смертью, дает мне право сказать, что мы были очень близкими друзьями и любили друг друга. Я не знал о его кончине. Продолжал жить и писать в Москве. Но судьба преподнесла мне грустный и радостный, печальный и теплый подарок – я встретился еще раз с Конинским в Пятигорске.
Произошло это очень неожиданно. Мэр города Пятигорска Васильев Юрий Викторович и его заместитель, страстный книгочей и вообще очень эрудированный человек, Игорь Васильевич Калинский, узнав, что я нахожусь в санатории в Кисловодске, пригласили меня посетить Лермонтовские места. Юрий Васильевич, добрейшая душа, уделил мне максимум времени из своего невероятного мэровского замота и поручил сопровождать меня Игорю Васильевичу. Мы объехали с ним все места, связанные с памятью о Лермонтове. А напоследок предложили мне познакомиться с мемориалом «Огонь вечной Славы», около которого на посту № 1 вот уже тридцать лет, сменяя друг друга, стоят представители молодого поколения. Разработан торжественный ритуал смены часовых. В музее при мемориале проводятся встречи со знаменитыми людьми. Побывали здесь и побеседовали с ребятами Знаменосец Победы М.В. Кантария, летчики-космонавты П.Р. Попович, А.С. Иванченков, В.В. Коваленок, Ю.В. Романенко, В.В. Горбатко, В.И. Севастьянов, Председатель Совета министров СССР АН. Косыгин, Маршал Советского Союза Д.Т. Язов, академик Е.П. Велихов, министры С. Иванов, Б. Грызлов, директор ФСБ Н. Патрушев и многие другие.
И вот мой добрейший сопровождающий Игорь Васильевич Калинский приглашает и меня в музей. Я ему сказал:
– Хорошая у вас фамилия, почти Конинский. Он замечательный генерал, фронтовик, мы с ним служили и дружили.
Игорь Васильевич остановился, видимо, от неожиданности:
– Генерал Конинский – один из основателей этого поста № 1. Мы с ним задумали, организовали, а потом и укрепляли, расширяли все здесь происходящее. Пойдемте в музей, я вам покажу, как мы храним память о Конинском.
Мы быстро вошли в светлую залу, и меня подвели к бюсту Конинского на пьедестале. Очень похож. Я был взволнован до слез. Трогаю бюст, хочется ощутить тепло Василия Алексеевича, но рука встречает холодный гипс.
– Когда он умер? Где похоронен?
Игорь Васильевич отвечает:
– Скончался он 3 августа 1978 года. Внезапно, во время операции. Похороны состоялись 5 августа. Хоронили Василия Алексеевича почти все пятигорчане. Он был Почетный гражданин города. Мы с ним были добрыми друзьями. Василий Алексеевич был посаженным отцом на моей свадьбе.
– Вот это сюрприз! Удивительные совпадения преподносит нам жизнь. Он и на моей свадьбе был посаженным отцом в Ташкенте. Значит, мы с вами родственники, Игорь Васильевич.
– Выходит, так!
Начинается целый вихрь быстрых воспоминаний и восклицаний. Осматривали экспонаты музея, на многих фотографиях запечатлен Конинский – с первых дней существования поста № 1.
После осмотра состоялась моя встреча-беседа с юнармейцами. А затем я попросил Игоря Васильевича показать мне могилу Конинского. Заехал, купил цветы. И вот мы на последнем пристанище, которое ждет каждого из нас.
На центральной аллее – скромный памятник с барельефом Василия Алексеевича. У памятника, хоть и немного привядшие, но живые цветы. Значит, помнят, приходят.
– Кто-нибудь из родственников навещает? – спросил я, показав на цветы.
– Родственников в Пятигорске не осталось. Дочь Наташа вышла замуж, живет в Киеве, недавно приезжала. Я дам вам ее адрес и номер телефона. А цветы от нас, от горожан. Мы помним Василия Алексеевича.
Надо ли писать о том, какие воспоминания и сколько благодарных мыслей о Василии Алексеевиче возникло в моей памяти около этого памятника. Я положил цветы. И опять рука потянулась к памятнику, к барельефу, и на сей раз рука ощутила холод мрамора.
Да, все тепло Василия Алексеевича осталось здесь на земле в наших сердцах. И я ощутил это тепло в дни пребывания в Пятигорске особенно реально.
Это тепло, эта светлая память о генерале Конинском Василии Алексеевиче будет греть наши сердца и до наших последних дней.