Читать «Адам и Эвелин» онлайн - страница 3

— Лили.

— А если серьезно?

— Рената Хорн из Маркклееберга. Дашь еще?

— Сходи наверх и возьми. А эта?

— Ты ж ее знаешь, Дездемона.

— Кто?

— Да Андреа Альбрехт, из поликлиники, гинеколог.

— Это у которой алжирец?

— Нет у нее никакого алжирца. Вы как-то раз даже руки друг другу пожимали. Это вот, — Адам показал на одну из фотографий на веревке, — это я в июне для нее сшил.

— Слушай… — Эвелин подошла к фотографии вплотную, — она что, в моих туфлях, это же мои туфли?!

— Что?

— Это мои, смотри, мысок, царапина, ты что, с ума сошел?!

— Они все об обуви понятия не имеют, приходят в таких бахилах, а это все уродует, на пол-минуты…

— Я не хочу, чтоб твои бабы надевали мои туфли. И я не хочу, чтобы ты их фотографировал в саду, и уж никак не в гостиной!

— Наверху было слишком жарко.

— Я не хочу! — Теперь Эвелин принялась внимательнее рассматривать и другие фотографии. — Выезжаем послезавтра?

— Как только наши сани будут готовы.

— Я уже три недели это слышу.

— Я звонил. Что тут поделаешь?

— В итоге мы вообще не поедем, спорим.

— Проиграешь, — Адам принялся вынимать из воды одну фотографию за другой и развешивать их, — точно проиграешь.

— Больше мы никогда визу не получим. Нам и сейчас бы ее не выдали. Габриэльша сказала, теперь, кому меньше пятидесяти, не дают.

— Габриэльша, Габриэльша. Любит она языком молоть, делать ей нечего.

— Какое красивое. Оно красное?

— Голубое, шелковое.

— Почему ты не делаешь цветных фотографий?

— Шелк ей привезли, шелк, а вот это… — Адам приподнял фотографию, на которой была изображена молодая женщина в короткой юбке и широкой блузке. — Это жутко дорогой материал, даже на Западе, но на коже он вообще не ощущается, такой легкий.

Адам скомкал и выбросил в мусорную корзину мокрую фотографию.

— Что ты делаешь?

— Эта не вышла.

— Почему?

— Слишком темная.

Эвелин потянулась к корзине.

— Фон весь в черных пятнах, — сказал Адам.

— Это Лили?

— Угадала!

Эвелин бросила фотографию обратно и вышла в предбанник, к полке с консервированными фруктами.

— Тут еще полно. Ты будешь груши или яблоки?

— А айва там еще есть? Дверь закрой!

Адам выключил свет и подождал, пока дверь не захлопнется.

— Восемьдесят пятого года, если это пятерка, — прокричала Эвелин.

— Да не важно.

Он выбрал новый негатив, навел резкость, вынул из пачки пол-листа, положил бумагу в рамку увеличителя и нажал на кнопку таймера. Начал напевать в тон его тарахтению.

— Будешь?

— Я потом.

— Пойдешь сегодня в музей?

— Опять начались экскурсии?

— Да, и я опять все пропускаю.

— Я тоже не могу, у меня еще одна примерка, — сказал Адам.

Какое-то время было тихо. Он положил лист бумаги в проявитель, прижал его ко дну. В предбаннике щелкнул выключатель.

— Эви?

Вновь послышалось дребезжание пустых бутылок.

— Эви! — крикнул он и уже хотел было пойти вслед за ней, но в ту же секунду склонился ниже над ванночкой, будто желая удостовериться, что улыбающаяся женщина с широко расставленными руками, которая только что возникла на бумаге, действительно на него смотрит.

2

ЛИЛИ

Несколько часов спустя, в тот же субботний день девятнадцатого августа 1989 года, Адам, с полдюжиной булавок во рту, с сантиметром на шее, стоял на коленях у ног женщины лет сорока пяти. Она сняла блузку и обмахивалась журналом «Магацин». На перестроенном чердаке стояла жара, несмотря на то что были открыты все слуховые окна и чердачный люк. Швейная машинка была уже зачехлена, стол, на котором он кроил, прибран; ножницы лежали по размеру, а рядом с ними — катушки с нитками и ленты, треугольники, линейки, выкройки, портновский мел, портсигар с лезвиями для бритья и коробочка с пуговицами, к которой прислонилась фотография. Даже поднос с двумя полупустыми стаканами чая и сахарницей стоял параллельно краю стола. Под столом стопками лежали отрезы тканей. Из колонок проигрывателя доносилась музыка, сдобренная шипением из-за царапин на пластинке.