Читать «Русская литература для всех. Классное чтение! От «Слова о полку Игореве» до Лермонтова» онлайн - страница 281

Следующий центральный эпизод этой повести, кажется, дискредитирует героя. Он отказывается задержаться хоть ненадолго, чтобы пообщаться с простодушным капитаном, когда-то помогавшим ему и вообще относящимся к Печорину едва ли не отечески. Реакция Максима Максимыча вполне однозначна и предсказуема: «Да, – сказал он наконец, стараясь принять равнодушный вид, хотя слеза досады по временам сверкала на его ресницах, – конечно, мы были приятели, – ну, да что приятели в нынешнем веке!.. Что ему во мне? Я не богат, не чиновен, да и по летам совсем ему не пара… Вишь, каким он франтом сделался, как побывал опять в Петербурге… Что за коляска!., сколько поклажи… и лакей такой гордый!..»

Оценка Максима Максимыча так же очевидна, как и ранее, в «Бэле»: англичане придумали скуку, потому что пьяницы; Печорин зазнался, потому что побывал в Петербурге и купил дорогую коляску.

Однако проницательный Рассказчик, не высказывающий прямо свою оценку, отмечает некоторые детали, которые не помещаются в столь элементарную схему. Отказавшись от объятий в начале встречи, Печорин все-таки сам обнимает старика при расставании (а прошло всего несколько минут). Он опять произносит слово-сигнал скука , которое, как мы уже знаем, наполнено для Рассказчика совсем иным содержанием, чем для Максима Максимыча. Но самая важная деталь появляется, когда Максим Максимыч напоминает Печорину о главном событии их прежней жизни.

«– А помните наше житье-бытье в крепости? Славная страна для охоты!.. Ведь вы были страстный охотник стрелять… А Бэла?..

Печорин чуть-чуть побледнел и отвернулся…

– Да, помню! – сказал он, почти тотчас принужденно зевнув…»

Что стоит за этой бледностью, за этим принужденным зевком? Рассказчик, полный сочувствия к Максиму Максимычу, снова переходит к осторожным догадкам. «Мы простились довольно сухо. Добрый Максим Максимыч сделался упрямым, сварливым штабс-капитаном! И отчего? Оттого, что Печорин в рассеянности или от другой причины протянул ему руку, когда тот хотел кинуться ему на шею!»

Теперь мы можем узнать и о других причинах, потому что в руках Рассказчика оказывается «Журнал Печорина». В предисловии к нему появляется формулировка, которая могла бы стать эпиграфом к роману: «Перечитывая эти записки, я убедился в искренности того, кто так беспощадно выставлял наружу собственные слабости и пороки. История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа, особенно когда она – следствие наблюдений ума зрелого над самим собою и когда она писана без тщеславного желания возбудить участие или удивление».

Композиционная спираль сузилась до главной точки. В первых двух повестях мы видим героя на разном расстоянии, с постепенным укрупнением, затем же, в «Журнале Печорина», в зеркале крупным планом отражается уже внутренний человек.

ВНУТРЕННИЙ ЧЕЛОВЕК: ПАРАДОКСЫ ПСИХОЛОГИЗМА

Однако в начале «Журнала Печорина» нас ожидает очередной парадокс. Из «Тамани» (Толстой и Чехов считали эту повесть образцом русской прозы, а придирчивый Набоков, напротив, находил в ней «досадные изъяны») мы узнаём о Печорине как внутреннем человеке даже меньше, чем из «Бэлы» или «Максима Максимыча». Здесь герой оказывается человеком деятельным : волею судьбы он брошен в круг честных контрабандистов; рискуя жизнью, борется с девушкой-ундиной; едва не гибнет, теряя лишь украденные оружие и шкатулку («Откуда девушка узнала, что Печорин не умеет плавать?» – удивлялся Набоков).