Читать «Правило четырех» онлайн - страница 66
Дастин Томасон
— Прямо сейчас?
Пол кивает.
— Где он?
— В институте, в кабинете Тафта.
Я качаю головой. До Института передовых исследований путь не близкий, а единственное транспортное средство, имеющееся в распоряжении Пола, — это старенький «датсун», купленный им на стипендию у Кэрри.
— А почему ты ушел с лекции? — спрашивает он.
— Думал, тебе может понадобиться помощь.
От холода у меня дрожат губы. Снежинки садятся на волосы Пола.
— Обойдусь.
На нем нет даже пальто.
— Перестань. Поедем вместе.
Он опускает голову.
— Мне нужно поговорить с ним одному.
— Уверен?
— Да.
— Тогда хотя бы возьми вот это.
Я расстегиваю пальто.
Он улыбается.
— Спасибо.
Пол надевает пальто, прячет под него дневник и идет через двор.
— Тебе точно не понадобится помощь?
Он поворачивается, но ничего не говорит, а только кивает.
— Удачи, — шепчу я.
Холод быстро пробирается под рубашку. Делать больше нечего, и, когда Пол пропадает вдали, я возвращаюсь в зал.
Не удостоив блондинку и взглядом, прохожу в аудиторию. Чарли и Джил на прежнем месте, но им не до меня — все внимание приковано к Тафту.
— Все в порядке? — шепотом спрашивает Джил, не сводя глаз со сцены, как будто голос лектора обладает некоей гипнотической силой.
Я киваю, не желая вдаваться в детали.
— Некоторые современные исследователи, — говорит Тафт, — склонны считать эту книгу типичным образцом характерного для эпохи Возрождения жанра буколического романа. Но если «Гипнеротомахия» всего лишь заурядная любовная история, то почему отношениям Полифила и Полии отведены только тридцать страниц текста? Почему остальные триста сорок страниц образуют настоящий лабиринт дополнительных сюжетов, странных встреч с мифологическими героями, исследований самых изотерических предметов? Если лишь одна десятая текста отдана теме любви, то как объяснить оставшиеся девяносто процентов книги?
Чарли поворачивается ко мне:
— Ты все это знаешь?
— Да.
Лекции на эту тему я слышал десятки раз. Дома. За обеденным столом.
— Нет, перед нами вовсе не любовная история. «Гипнеротомахия» — или, если давать перевод с латыни, «Борьба за любовь во сне» — намного сложнее рассказа о мужчине и женщине. На протяжении пяти столетий ученые исследовали ее с помощью всех доступных им методов, но так и не нашли выход из лабиринта.
Насколько трудна «Гипнеротомахия»? Судите сами. Ее первый переводчик на французский сжал начальное предложение, насчитывающее в оригинале более семидесяти слов, до дюжины. Роберт Даллингтон, современник Шекспира, предпринявший попытку сохранить перевод как можно ближе к тексту, просто впал в отчаяние и отказался от дальнейшей работы, едва дойдя до половины. Других попыток переложить книгу на английский не последовало. Западные интеллектуалы сочли «Гипнеротомахию» олицетворением неясности. Ее высмеивал Рабле. Кастильоне давал совет мужчинам-современникам: не говорите, как Полифил, когда ухаживаете за женщиной.
Но почему она так трудна для понимания? Да потому что, помимо латыни и итальянского, автор пользовался греческим, арабским, древнееврейским и халдейским языками. В книге есть даже египетские иероглифы. Автор писал одновременно на нескольких языках, иногда смешивая их в одном предложении. Когда же и этих языков не хватало, он изобретал собственные слова.