Читать «Не изменяя присяге» онлайн - страница 38
Александр Витальевич Лоза
Накануне командир миноносца капитан 2-го ранга В. В. Селитренников, опытнейший офицер и прекрасный специалист, аттестовал Садовинского на знание обязанностей вахтенного офицера и допустил мичмана к самостоятельному несению вахты на ходу.
Передав 30 июля дежурство по рейду миноносцу «Сильный», «Расторопный» подошел к транспорту «Печора» для приемки боезапаса. Было принято 14 практических 75-миллиметровых снарядов.
В воскресенье, 31 июля, в 7 часов 45 минут «Расторопный» снялся со швартовых и пошел в Гельсингфорс. На переходе разошлись контркурсами с эскадренным миноносцем «Стерегущий» и канонерской лодкой «Хивинец». В 16 часов 38 минут стал на якорь в Гельсингфорсе, пришвартовавшись к бонам в Нора-Хамин. Придя в Гельсингфорс, экипаж занялся приведением в порядок миноносца. С утра следующего дня боцманская команда и выделенные от других команд матросы мыли и пемзовали надводный борт миноносца. Эта работа продолжалась два дня, и в среду, 3 августа, приступили к окраске миноносца. Закончили окраску борта 4 сентября. За отлично выполненную работу командир поощрил боцманскую команду внеочередным увольнением на берег.
Последующие два дня были заняты пополнением запасов, погрузкой угля с подошедшей к борту миноносца баржи. Было принято 40 тонн «Кардиффа».
С утра 7 августа, в воскресенье, в 10 часов команду «Расторопного» уволили в город в церковь. Русский православный храм – Успенский собор, возвышающийся над Южной бухтой, был построен на пожертвования русских православных людей и флотских экипажей и служил главным храмом Российского Императорского флота в Гельсингфорсе.
Русская православная церковь с давних времен почитала ратное дело истинно священным. Для русских моряков защита Отечества и своего народа всегда была делом святым и богоугодным. На миноносцах, кораблях небольших, священников не полагалось, поэтому матросы любили посещать этот храм. В военное лихолетье, когда каждый выход в море мог стать последним, матросы все чаще обращались к Богу, чтобы помолиться за себя, за родных, исповедавшись в своих, в общем-то не таких уж тяжких, корабельных грехах, чтобы, если доведется, принять последний бой, как принято православному воину – с чистой душой. Кроме того, храм этот был для матросов частичкой России, в чуждой им и их русскому духу Финляндии. Гельсингфорс, находясь в каких-то десяти часах езды от столицы Российской империи, был, по сути, иностранным городом. Даже время в нем было заграничное и отличалось от петербургского на двадцать минут. Финляндское княжество всегда жило наособицу от остальной России. Почтовые марки, деньги – все здесь было свое, особое.
До сих пор в Успенском соборе, в этом самом большом православном соборе Западной Европы, возвышающемся своей кирпичной громадой над бухтой и увенчанном 13-ю позолоченными куполами, в его великолепном иконостасе, вкраплены иконы с бронзовыми табличками: «Сия икона сооружена усердием экипажа крейсера». Я сам читал эти надписи и любовался этими иконами, бывая в Хельсинки и посещая Успенский собор. И каждый раз поражался красоте, богатству и величию внутреннего убранства собора, заполненного иконами, крестами и алтарями. Затейливо украшенные арки собора контрастируют с колоннами из черного мрамора, создавая неповторимый облик и дух храма. Это чудо было построено в Гельсингфорсе в 1868 году, по проекту русского архитектора А. М. Горностаева.
По укоренившейся традиции, русские моряки перед боем молитвенно просили помощи у своего заступника – Николая Чудотворца. Так было при Гангуте, Чесме, Наварине и Синопе. Так было и в эту Великую войну. Перед лицом смертельной опасности человек всегда обращается к Богу, ища помощи и защиты, спасения и надежды. Еще в 1720 году петровский Морской устав определил главное призвание священников на флоте – укреплять в моряках нравственное начало, веру в добро и небесное покровительство. В бою, словом Божьим помогать морякам преодолевать страх и добиваться победы.
Ставя свечу к образу Николая Чудотворца – заступника всех плавающих, за упокой душ матросов и офицеров Русского Императорского флота, я невольно вспоминал Николо-Богоявленский кафедральный Морской собор в Санкт-Петербурге, где на мраморных досках золотом высечены имена кораблей и фамилии матросов и офицеров русского и советского флотов, погибших в войнах за Отечество. Доски эти осенены склоненным Андреевским флагом, и опять судеб морских таинственная вязь, закручивая свои узоры, перемещает время, людей, события, и мне кажется, я вижу этих матросов и господ офицеров 1916 года и слышу команду: «На молитву! Головные уборы – долой!»
В 12 часов команда из церкви возвратилась. Через тридцать минут дежуривший по кораблю в этот день подпоручик по адмиралтейству Н. Н. Исаев, построив команду, осмотрев ее и выдав увольнительные жетоны (бирки), записал в вахтенном журнале:
Мичман Садовинский специально договорился с подпоручиком Николаем Исаевым о заступлении того на дежурство в этот день. У Бруно сегодня была назначена встреча с Ириной. Но служба есть служба и, как ни старался мичман, на свидание он опоздал.
Ирина уже ждала его у фонтана с морской нимфой – Амандой. Струи воды переливались в лучах солнца, и в отблесках водяных брызг Ирина казалась ослепительной. Бруно подошел быстрым шагом, придерживая левой рукой кортик, протянул ей букетик купленных по дороге цветов и начал извиняться, но Ирина опередила его:
– Не трудитесь, я пришла раньше. Ах какие чудные цветы! Благодарю! Погуляем в парке?
Они пошли по главной аллее Эспланады. Лучи заходящего солнца ласкали листву раскидистых кленов и лип.
Навстречу им шел мичман об руку с девушкой. Он посмотрел на Садовинского, улыбнулся и козырнул. Ирина заметила их безмолвный обмен взглядами:
– Знакомый?
– Да, мой товарищ по Корпусу.
– А-а, – протянула она. – Давайте присядем, Бруно, – Ирина указала на ближайшую скамейку. Они сели. Бруно молчал. Ирина бережно перебирала цветы.
– Бруно, расскажите что-нибудь о себе, – проговорила она и посмотрела на него.
– Например? – сделал серьезное лицо Бруно.
– Ну, о своей семье, о том, как пришли на флот, где служили.
– Родом я из небольшого украинского городка Славута, в Волынской губернии. До поступления в Сумской кадетский корпус мы жили вместе с мамой и двумя младшими братьями. Потом учеба в Морском корпусе. Выпустился я в 1915 году, дальше служба в Морском корпусе и на Минной дивизии, на эскадренном миноносце «Разящий», а сейчас – на «Расторопном».
Бруно умолк.
– А ваши родители, Ирина?
– Отец – офицер-артиллерист, воевал в Порт-Артуре. Мы с мамой жили тогда в Петербурге, а с началом этой войны – в Гельсингфорсе. Он служит в крепости Свеаборг. Я единственная в семье.
Разговор оборвался. Пауза затягивалась.
– Идемте к заливу, – предложила Ирина.
Они вышли на Рыночную площадь, прошли вдоль набережной и остановились в месте, где гранит заканчивался и начинался дикий скалистый берег. Они спустились к воде.
Ирина стояла лицом к морю, легкий бриз теребил ее волосы.
Бруно залюбовался ею.
Ирина повернулась и посмотрела на него. Он почувствовал теплоту в ее глазах, и на душе стало радостно от этой теплоты.
– И все же, Бруно, почему вы подошли ко мне в Морском собрании? – улыбаясь, спросила она.
– Начистоту? – Бруно тоже улыбнулся.
– Желательно, – Ирина стала серьезной.
– Вы мне понравились, Ирина, – он немного покраснел и, овладев собой, заговорил увереннее. – Вы очень красивы. К тому же тогда, в ресторане, когда я впервые увидел вас, я ощутил непонятную душевную связь между нами.
Его откровенность смутила Ирину, она опустила глаза.
– Во-от вы какой, господин мичман, – растягивая первое слово, проговорила Ирина.
Она отвернулась и поглядела на залив.
– Увлеклись мы. Не желаете пройтись по берегу?
Они спустились на прогулку по прибрежной тропинке. Места были дивные. Суровая природа финского побережья, гладь залива, цепочка островов вдали, и среди них наиболее крупный остров – крепость Свеаборг.
Солнце садилось в воду залива, окрашивая все вокруг волшебными красными отблесками. Бруно машинально посмотрел на часы.
Ирина спохватилась:
– Ой, солнце садится! Пора возвращаться.
На корабль Бруно вернулся в одно время с возвращающимися из увольнения на берег матросами.
В понедельник 8 августа, в 5 часов 30 минут утра, на миноносце развели пары в котле № 3. Котел № 1 уже был под парами. В 10 часов 10 минут снялись с якоря и швартов, и пошли в море, в Куйвасто.
На переходе, около 12 часов дня надвинулся туман, о чем была сделана запись подпоручиком Н. Исаевым в навигационном журнале миноносца. «Расторопный» сбавил ход, были выставлены дополнительные сигнальщики, и миноносец медленно продолжал движение по счислению. Часа через полтора посвежело, и туман рассеялся. Дали полный ход.