Читать «Вы, разумеется, шутите, мистер Фейнман!» онлайн - страница 228

Как правило, для того, чтобы вызвать галлюцинацию, мне требовалось минут пятнадцать, хотя в нескольких случаях, если я курил предварительно марихуану, все происходило быстрее. Впрочем, пятнадцать минут меня вполне устраивали.

Довольно часто со мной происходило то, что можно назвать «мусорной» галлюцинацией: хаотический перебор образов — совершеннейшая, произвольного характера чушь. Я пытался хоть что-то из нее запомнить, чтобы обдумать впоследствии, однако это было особенно трудно. Думаю, тут есть сходство с тем, что происходит с засыпающим человеком: в том, что он думает в это время, вроде бы и присутствует некоторая логическая связь, но, когда он пытается вспомнить, чем эти мысли были вызваны, ничего не получается. Собственно говоря, он довольно быстро забывает и то, что пытается вспомнить. Мне удавалось запомнить лишь что-нибудь вроде возникавшего и тут же исчезавшего белого дорожного знака с пупырышком посередке, виденного мной когда-то в Чикаго. Такого рода дребедень мерещилась мне постоянно.

У мистера Лилли имелось множество самых разных емкостей, и мы с ним ставили самые разные эксперименты. Что касается собственно галлюцинаций, на них эти различия не сказывались, и я пришел к убеждению, что и в самих-то емкостях особой нужды нет. Я уже понял, как вызывать галлюцинации, и решил, что для этого требуется только одно — тишина и покой, — а все его роскошное оборудование вовсе не обязательно.

Ну-с, я приходил домой, выключал в гостиной свет, садился в удобное кресло, и старался вызвать у себя галлюцинацию, — но так ни одной и не вызвал. Вне его емкостей я ни одной галлюцинаций не видел. Я, конечно, хотел бы, чтобы она посетила меня на дому, и не сомневаюсь — человек сможет, если как следует попрактикуется, начать медитировать и вызвать галлюцинацию, однако я столь усердно не практиковался.

Наука формопоклонников

В Средние века существовало огромное множество нелепых идей, ну, скажем, вера в то, что кусочек носорожьего рога увеличивает потенцию. Затем появился метод сортировки идей — их проверяли на работоспособность и те, что не работали, просто отбрасывались. Впоследствии этот метод сорганизовался в науку. Она развивалась, и очень неплохо, так что в итоге мы с вами живем в век науки. Наш век пронизан ею настолько, что нам уже трудно понять, как вообще могли существовать колдуны, если ничто из того, что они предлагали — или почти ничто, — никогда по-настоящему не работало.

Но даже сегодня я встречаю массу тех, кто рано или поздно втягивает меня в разговор о НЛО, или астрологии, или некоторой форме мистицизма, расширении сознания, новых типах мышления, экстрасенсорном восприятии и тому подобном. И я прихожу к заключению, что наш век — все же не век науки.