Читать «Самаркандия» онлайн - страница 5
Кузьма Сергеевич Петров-Водкин
Небо я видел во все часы суток.
Днем оно невероятных разливов, от нежностей горизонта до дыры, зияющей в звезды на зените.
От окружения солнца оно имеет еще новые разливы до противостоящей солнцу точки.
Этот переплет ультрамарина, сапфира, кобальта огнит почву, скалы, делая ничтожной зеленцу растительности, вконец осеребряя ее, — получается географический колорит страны в этих двух антиподах неба и почвы. Это и дает в Самаркандии ощущение зноя, жара, огня под чашей неба.
Человеку жутко между этими цветовыми полюсами, и восточное творчество разрешило аккорд, создав только здесь и существующий колорит бирюзы.
Он дополнительный с точностью к огню почвы, и он же отводит основную синюю, давая ей выход к смешанности зеленых. Аральское море подсказало художникам эту бирюзу.
Первое мое восклицание друзьям моим о куполе Шахи-Зинды было: — Да ведь это вода! Это заклинание бирюзой огненности пустыни!
В угадании этого цвета в мозаике и майолике и есть колористический гений Востока.
Мавзолей Чупан-ата сохранился лишь в своем корпусе. От облицовки осталась часть барабана и купола.
Изразцы растащены по музеям Европы. Обломки их ухетывают крышу и подветренную стену. На горе и ее склонах валяются обломки бирюзового откровения.
* * *
Бывало, ночь заставала меня на высотах Чупан-аты.
Небо над Атой становилось уютнее: звезды давали обозначение пространству сферы.
Спускаясь, сбиваешься, отыскивая тропинку, царапаешь ноги колючками.
Необъятный воздух, запах приторно-сладких и острых растений.
От аулов доносится женский плач, надрывный, то оскорбленный, то жалостный.
Плач изменил свои рулады. Перебросился в сторону, ему ответили другие плачи.
В теневых ложбинах склонов засверкали двойные точки: то шакалы стягиваются к жилью человека.
Заухали собаки в кишлаках…
На кладбище Афрасиаба сражения собак с шакалами: здесь между ними смертная борьба за добытого мертвеца.
Недолго залеживаются покойники в могилах. Часто степной волкодав, провожая без отдыха бегущую процессию с его хозяином на одре, застревает возле могилы, чтобы не уступить бренные останки своего господина другому лакомке, и за ночь уничтожает труп.
Окраины города спят.
Одинокий уборщик выметает участок, утонув вместе с фонариком в тучах пыли.
Из темноты уличной ниши трусовато-громко окликает ночной сторож.
Огрызнется под ногой почивший среди улицы пес.
Скрипучей лесенкой подымаюсь в мою белую комнату и прямо на сенник.
В окнах повисла Большая Медведица, и светится от серпа луны барабан Биби-Ханым.
Соскучившийся мышонок пискнет над ухом — куда лезешь, глупый.
Приятная усталость всего тела.
Глаза смыкаются сами собой. Чтоб не забыть: в Самарканде очень много мышей…
* * *
Афрасиаб представляет внушительную картину и прекрасный план древнего Самарканда, разрушенного Чингисханом.
Город окружен был громадной высоты стеной, остатки которой огибают холмы.
Центральная котловина представляется мне площадью бывшего водоема, распределяющего воду.