Читать «Город гибели» онлайн - страница 144

— Что уж с твоим ребеночком и пошутить нельзя? Я просто шутил, вот и все. Я не позволил бы ему жрать это.

— Иди сюда, Чико, — позвала София, и двенадцатилетний мальчик быстро подполз к матери. Он по-собачьи притулился головой к ее ноге, и София коснулась пальцами курчавых черных волос.

— Уж чересчур всерьез ты все это воспринимаешь, — сказал Саломон и пинком отправил раздавленного таракана в угол.

Ему нравилось убивать тараканов; подбирать же их трупы было делом Софии.

— Заткнись, сволочь! — проревел он в стену Бриджеру, который все еще кричал, что в этом гнойнике, в этой чертовой дыре, ни дна ей, ни покрышки, человеку никогда не дают выспаться. Бриджер умолк, зная, когда не следует лезть на рожон и искушать судьбу. Этажом ниже чета Кардинца тоже хранила молчание, не желая, чтобы потолок рухнул им на голову.

Но в комнате жили иные звуки, они доносились и из открытого окна, и из нутра убогого дома: неотступный, сводящий с ума рев уличного движения на Ист-Ривер-драйв; два голоса, мужской и женский, громко скандалили на замусоренном бетонном квадрате, который районные власти именовали «парком»; рев пущенного на полную громкость стереомагнитофона; громкое урчанье и стоны перегруженного водопровода и стрекот вентиляторов, которые в жаре и духоте были совершенно бесполезны. Саломон уселся в свое любимое кресло с продавленным сиденьем, из-под которого свисали пружины.

— Притащи-ка мне пивка, — велел он.

— Можешь взять сам.

— Я сказал тебе, принеси пива!

Маркус повернул голову и уставился на Софию взглядом, в котором горели ярость и смерть.

София выдержала его взгляд. Миниатюрная, темноволосая женщина, с безжизненным лицом сжала губы и не двинулась с места; похожая на крепкий тростник, гнущийся, но не ломающийся под напором очередной бури.

Толстые костяшки пальцев Саломона задвигались и сложились в кулаки.

— Если ты вынудишь меня подняться с этого кресла, — спокойно сказал он, — то серьезно пожалеешь об этом.

Софии уже приходилось жалеть о своем упрямстве. Однажды Саломон отвесил ей такую пощечину, что голова у нее три дня гудела, как колокол в церкви «Санта-Марии». В другой раз он швырнул ее к стене и переломал бы ей все кости, не пригрози ему тогда Бриджер сходить за полицией. Однако хуже всего было в тот раз, когда Саломон пнул ногой Чико и синяк целую неделю не сходил с плеча мальчика. В такой переплет, как сейчас, они угодили из-за нее, а вовсе не из-за мальчика, и всякий раз, когда сын страдал, сердце матери разрывалось от горя.

Саломон оперся руками о подлокотники, приготавливаясь подняться с кресла.

София повернулась, сделала те четыре шага, что отделяли комнату от каморки, которая служила им кухней, и открыла тарахтящий холодильник.

Содержимое его представляло собой сборище объедков: разнообразнейшие остатки и недоеденные куски, коробки со всякой съедобной всячиной и бутылки с пивом, самым дешевым, какое ухитрялся находить Саломон.

Вполне удовлетворенный, тот вновь устроился в кресле, полностью игнорируя Чико, бездумно ползавшего по полу взад-вперед. «Ублюдок, никчемный тараканище, — думал Саломон. — Давно бы следовало раздавить это полоумное отродье. Избавить от убогого существования, от вечных страданий. Да он бы лучше помер, чем жил бы вот так — глухим, немым и полуслепым?» Все равно, рассуждал Саломон, башка у ублюдка пустая, мозгов ни капли. Ходить и то не может. Только ползает на карачках, мешается под ногами, идиот долбанный. Вот если бы он смог выйти из дома да подсуетиться где-нибудь насчет деньжат, может, тогда можно было бы его уважать, но, насколько понимал Саломон, Чико лишь занимал место, жрал и срал.