Читать «С Ермаком на Сибирь (сборник)» онлайн - страница 44

Несколько мгновений, показавшихся Феде мучительно долгими, была тишина.

Последняя Казанская башня уходила назад. Совсем близко, – над самым казачьим стругом, распевный красивый голос ответил на встревоженный голос:

– Слава Твери-городу!..

Тот голос, что кричал тревожно: «кто гребет» – теперь успокоенно и тоже распевно издали ответил:

– Свияжску государеву слава!..

Казань осталась позади.

– На воду! – сказал атаман.

Весла мягко, без шума упали в реку.

– Навались!..

Подхваченный могучими гребками казачий струг точно приподнялся над рекой и полетел, шумно пеня воду.

За Казанью Волга круто повернула на юг. В темноте ночи за поворотом реки исчезли белые Казанские стены.

XXI Ермаковы станичники

Эта ночь под Казанью тягостное оставила воспоминание у Феди. Он задумался и припомнил все то, что говорил ему в Москве про казаков Исаков.

Еще бы немного, открой казанскае стража казачий струг – и между казаками и царскими стрельцами начался бы бой… На чьей стороне надлежало быть Феде?.. Кому помогать?.. Казакам, которые его приютили, относятся к нему как к равному и так просто взялись доставить его к Строгановым? Никита Пан подарил ему синего немецкого сукна кафтанчик и козловые хорошие сапоги, Меркулов дал рубаху, а рыжий молодой запевала – Семен Красный – новые холщовые порты… Или стрельцам, правящим государево дело и обязанным не позволять казакам грабить по Волге? – Тем стрельцам, в чьих рядах в Москве сотниками служат Исаков и Селезнеев.

Чьи это меха добычей лежат на корме быстрого струга? Откуда у атамана красивая и дорогая бобровая шапка и епанча, тонко расшитая серебряной канителью? Чей кафтанчик подарил Феде Никита Пан?

После казанской ночи простые казачьи лица стали казаться страшными. Кровавый разбой видали их карие и серые глаза и от кого были получены шрамы и раны – одному Господу Богу известно. Шли по Волге ночами.

Днем хоронились по глухим местам, выставляли сторожевые посты, прятались по лесам и под утесами нагорного берега. Всегда были настороже, за кем-то следили, кого-то опасались. Добрые люди никого не боятся. Значит, были казаки людьми недобрыми, и Феде, воспитанному и дома, и у Исакова в почитании государя и повиновении его законам, стало не по себе.

Но когда вошли в Каму, – точно все переменилось. Будто на Каме была какая-то другая власть и эта власть не преследовала казаков, но им помогала.

Поднимались по Каме днем. Каждый день, под вечер, когда за лодкой начинал краснеть закат, а впереди туманная дымка поднималась над рекой и закутывала густые дремучие прикамские леса, – вдруг появлялись на берегу высокие стены небольшого рубленного из бревен городка. В реку вдавалась пристань, и с пристани бодро и весело окликали:

– Ермаковы что ль?

– Эге! – отвечали со струга. – Ермаковы.

Если был поставлен парус – его сбивали, лодка гордым поворотом заходила к пристани. На пристань из городка выбегали ратные люди. Кто во всем уборе, в высокой с наушниками и назатыльником бумажной, стеганной шапке, в стальном, плитками «колонтаре» с «бармицей» на плечах, с лучным саадаком на поясе, кто «на простяка» в холщевой рубахе и портах, с босыми ногами. Русские, немцы, обрусевшие шведы обступали казаков, помогали им причалить и прибрать лодку.