Читать «Два века о любви (сборник)» онлайн - страница 34

«Я не знаю, рыба ты или птица…»

Я не знаю, рыба ты или птица,

между нами воздух или вода.

Дня ворсисто-серая власяница

увлажняет стрекотом провода.

В задубевшей комнате-одиночке,

что шуршит шедеврами, как худпром,

напишу две строчки, дойду до точки,

тёмно-красной, слева и под ребром.

И увижу: там, где дома-калеки

переходят в стройные Позняки,

проступает некто в кипящем млеке —

синий клюв и алые плавники.

И клубами пара дыша на стёкла,

он, вращая оком, речёт: «Остынь.

Говорил же я: не читай Софокла,

не грызи иврит, не глотай латынь.

И тогда бы ты в плоскостях Эвклида

наконец увидела всё как есть:

у окна чужак в пиджаке из твида,

между вами комната три на шесть.

Но тебе – стань птицей ты или рыбой —

перед тем, как в рыхлую почву лечь,

пролететь её не удастся либо

переплыть, тем более – пересечь».

«Имярек на корте продует сет…»

Имярек на корте продует сет

и в сердцах ракетку забьёт в чехол.

Растворится облака узкий след,

серебристо-розовый, как чехонь.

Заратустра-осень. Шуршанье мантр.

Колебанье комнаты угловой.

На столе бесхитростный провиант

в пятнах астр, подёрнутых синевой.

Приготовим ужин. Дождемся тьмы.

И – пускай за нами придут к утру, —

мы продолжим пир посреди чумы,

заедая фруктами хванчкару,

обжигая алчущих губ края

ненасытным поиском остроты.

Ибо нет «вчера» для таких, как я,

ибо «завтра» нет для таких, как ты.

… Дождь. Рассвета взлётная полоса.

На скамейке ржавый в прожилках лист.

Прикативший раньше на полчаса

в запотевшем «Опеле» спит таксист.

«Две капли на дне баклажки и джазовый всхлип трубы…»

Две капли на дне баклажки и джазовый всхлип трубы —

не более, чем поблажки ленивой мадам Судьбы.

Рыча, рассыпая бисер, дымящийся на весу,

на водах рисует глиссер лиловую полосу.

Вздремни, запустив под веки – травы полинявший жад,

холодные чебуреки, вскипающий оранжад.

… Чем травимся, тем и лечим. Пора осквернить уста.

Но мне поделиться нечем: баклажка моя пуста.

Уже пятаки посланий измерили глубину

вдоль мыса, где пёс Павсаний, бросаясь, кусал волну;

где зноем валун прожарен в лишайной голубизне,

как скрюченный каторжанин с наколками на спине;

и смуглая пара в белом заснула – к виску висок —

мобильник, как парабеллум, на время зарыв в песок.

Сергей Мартынюк, Киев

«На катер речушка накатит…»