Читать «Текущие дела» онлайн - страница 3

Докладчиком был начальник цеха, Старшой по прозвищу; оно к нему прилипло крепко и с тех еще времен, пожалуй, когда работал старшим мастером. Да ладно, подумал Подлепич, послушаем о трудовой дисциплине.

Слегка коснувшись плечом его плеча, в позе бравой, независимой и вместе с тем суровой, приличествующей серьезности наступившего момента, Должиков сказал негромко, нестрого:

— Держись, Юра. Сейчас нам за Чепеля будет проборка.

— По делу, — сказал Подлепич. — Воспитательная работа на нуле.

Должиков опять не понял.

Ну погоди, поймешь! И точно: без имен покуда, без примеров докладчик с ходу, не терзая промедлением зал, открыл секрет, вывел формулу, разъяснил собравшимся, что ежели где-то ажур — это значит, воспитательная работа на высоте, а случилась проруха — воспитатель, стало быть, спит мертвым сном.

— Проснись, Илья Григорьевич, — сказал Подлепич. — Тебя касается.

Теперь уж на твердом лощеном лице Должикова мелькнула улыбчивая понимающая гримаска и отпечаталась у жгучих глаз едва пробивающимися сквозь каменную смуглоту морщинками. Он-то и сам не спал и другим не давал, любил порядок. Он всем был хорош — и выдержанностью своей, и знаниями, опытом, авторитетом, но чересчур уж близко к сердцу принимал любое нелестное для участка словечко, то ли сказанное громогласно, то ли пущенное исподтишка. Для него, крепко сбитого, какой-нибудь булавочный укол был как ножом под ребра: такая кожа. Она грубеет на ветру, а у него, видать, не погрубела: жил в тиши? Да нет, подумал Подлепич, столько лет заводу послужить — в тиши не проживешь. А сколько? Пожалуй, вместе начинали, хоть и постарше Должиков, и, если подсчитать, голова закружится: четверть века!

Докладчик тоже вел подсчеты, сперва с бумажки считывал, потом — и без бумажки. Видно, цифры эти, потери рабочих человеко-часов, крепко въелись в память. За год, сказал он, не будь потерь, можно бы лишних восемь сотен моторов дать сельскому хозяйству. Но не дали. За год, сказал он, те суммы, что удержаны с разгильдяев, могли бы пойти в их семейный бюджет. Но не пошли.

Это верно.

Обернувшись, Подлепич снова высмотрел Чепеля: ну, брат, как самочувствие? Проняло? Где уж пронять его — он и не слушал докладчика, сидел перешептывался с дружкам соседом. Хищный нос, страдальческий рот, а не хищник и не страдалец: золотой характер, вечный оптимист, — так о нем говорили, да и Подлепич, вовсе не сторонний наблюдатель, тоже мог бы так сказать.

Все нынче сводилось к одному: что людям нужно? Чего недостает? Почему не ценят того, что есть? «А я ценил?» — вновь спросил себя Подлепич и вновь задумался.

У Должикова разгладились морщинки возле глаз, он принял позу прежнюю: независимую, бравую, — и, приложив к лощеному подбородку ладонь ребром, отгородившись от прочих, сидящих рядом, сказал Подлепичу, словно по секрету:

— Пронесло. Без Чепеля обошлось.

Докладчик вел воображаемую кривую — от прошлого года к этому, от старых грехов к теперешним, и кривая вниз поползла; не вверх, — и то хорошо! А раз она — вниз, докладчик, значит, вверх, от грехов к перспективам, от личностей к проблемам, и, стало быть, впрямь пронесло, без Чепеля обошлось. Должиков шуток не понимал или понимал через одну, но в этих диаграммах, воображаемых, вычерчиваемых докладчиком, прекрасно разбирался. Еще бы! Четверть века.