Читать «Африканскими дорогами» онлайн - страница 81

Владимир Борисович Иорданский

Еще во времена первой мировой войны в эти глухие места прибыл из Либерии «пророк» Харрис. По воспоминаниям, это был высокий седой старик, всегда одетый в белое. Он шел от деревни к деревне, опираясь на крестообразный посох. Его горячие, взволнованные проповеди собирали тысячи крестьян. Он провозглашал новое, христианское вероучение, призывал народ сжигать идолов и разрушать их алтари.

Проповеди Харриса широко разнеслись по тропическому лесу. Этому благоприятствовал великолепный резонатор — колониальная эксплуатация. На Береге Слоновой Кости, где Харрис провел свыше двух лет, только что завершилось завоевание страны французами. На Золотом Береге лишь недавно отгремели кровопролитные ашантийские войны. Начавшаяся война в Европе отозвалась и в английских и во французских колониях усилением поборов, широким применением принудительного труда.

Ныне можно только догадываться о том, какую глубокую ломку в сознании людей произвел вызванный колонизацией кризис. Какие споры шли тогда по деревням? Какие мысли волновали людей? Наверное, в глазах многих традиционные религиозные взгляды становились предметом сомнений, а может быть, и насмешки, когда появился Харрис. Разве сумели предки, в честь которых чуть ли не ежедневно совершались жертвоприношения, защитить народ от чужеземных захватчиков? Разве заступились боги за своих почитателей? Когда стреляли английские и французские винтовки, боги скрывались в чаще леса.

Проповеди «пророка» давали выход крестьянскому гневу — и гневу против богов и гневу против завоевателей. По всему побережью запылали костры, куда летели деревянные изваяния. Свыше 120 тысяч человек приняли учение Харриса только на Береге Слоновой Кости. Французские колониальные власти поспешили выслать мятежного «пророка» из страны.

Однако два круга представлений, вероятно особенно древних, особенно глубинных, уцелели в этой буре. Речь идет о культе предков и о вере в способность людей использовать в жизни некие, на наш взгляд иррациональные, магические, силы. Эти два круга понятий не противостояли один другому, а как бы вписывались один в другой. Без преувеличения можно сказать, что они служили краеугольным камнем всего величественного, предельно своеобразного здания — и африканских верований и народной философии.

Мне вспоминается, как в Аккре я был приглашен в гости в одну университетскую семью. Друзья хозяина расположились на веранде дома, где было прохладно. Слуга принес поднос с холодными напитками, наполнил всем стаканы. И тут я обратил внимание, что многие из гостей, прежде чем пригубить стаканы, выплескивали несколько капель на землю.

— Таков обычай. Мы не забываем наших отцов, дедов и прадедов и хотим, чтобы в час нашей радости они могли выпить вместе с нами, — полушутя, полусерьезно объяснил мне хозяин этот жест.

Так мелкая подробность обнаружила, насколько основательно вросли даже в повседневный быт представления, связанные с культом поклонения умершим. Позднее его следы я находил повсюду: общественная мораль, верования, традиции, праздничный ритуал — все несло на себе его неизгладимый отпечаток. И я вспоминал, что писала об этом явлении советская исследовательница религий Тропической Африки Б. И. Шаревская: «Культ предков, несомненно, представляет собой фантастическое отражение той огромной роли, какую в роде и племени играют узы кровного родства, того почитания, которым пользуются старики, хранители традиций общины. Умершие как бы продолжают оставаться членами своего рода, не выходят из общины. Они нуждаются в жертвоприношениях, чтобы продолжать существование в ином мире и чтобы снова возродиться в потомках, иначе они окончательно перестанут существовать. Живым же необходима помощь приобретших сверхъестественное могущество предков. Культ предков в суеверном представлении — это поддержание связи между этими двумя группами рода, а нарушение связи грозит гибелью живым и общине в целом».