Читать «Африканскими дорогами» онлайн - страница 3

Вечером в гостинице я записал весь разговор со стариком попутчиком. Меня мучила мысль, что я не задал «нане» какой-то важный вопрос. Но какой?

Внизу в ресторане оглушительно гремел оркестр, от которого дрожало здание. Пытаясь отвлечься, я взял в руки роман Бальзака «Крестьяне», которого раньше не читал. Вскоре я уже не слышал рвущейся сквозь стены какофонии. Перед моими глазами развертывались пейзажи долины Авона в далекой Бургундии. Проникновенно описывал Бальзак страсть нарождающейся в деревне буржуазии к накопительству, жадную привязанность французского крестьянина к своей земле.

И вдруг я вспомнил вопрос, который вертелся у меня на языке. Как у абронгов достало душевной силы, чтобы оторваться от своих полей и усадеб и уйти в изгнание? Ведь они не могли знать, как долго останется ви-шистский режим у власти? Они рисковали никогда больше не увидеть родных мест. Или же само их отношение к земле, к собственности было совершенно другим, чем, скажем, у французского или английского земледельца?

Лишь много позднее, читая книгу французского исследователя Африки межвоенных лет Анри Лабурэ, я получил ответ на мучившие меня той ночью вопросы. Лабурэ подробно описывал, как обрабатывает землю западноафриканский крестьянин, и, в частности, упоминал, что по мере истощения плодородия почвы им забрасываются старые поля и обрабатываются новые земли. Деревенский совет старейшин наблюдает за тем, чтобы все владения деревни распределялись между семьями «по справедливости», в соответствии с их реальными нуждами. Иногда деревни снимались с места и перебирались поближе к целине, обещающей устойчивые урожаи в течение нескольких лет.

Конечно, в мире, о котором рассказывал Лабурэ, у крестьянина не могло возникнуть и окрепнуть чувство привязанности к собственному клочку земли, столь характерное для европейского земледельца. И весь уклад жизни, и сложившаяся веками психология, и традиционные верования делали его свободным от того ярма собственности, которое причинило столько страдании его европейскому собрату.

Вероятно, если бы не случайная дорожная встреча, эта сторона местной жизни еще долго оставалась бы просто незамеченной мною. Но африканская дорога тем и интересна, что никогда не бывает безлюдна.

Медь Катанги

Что-то произошло в самых глубинах африканского общества, что-то сорвавшее с места тысячи и тысячи людей. Кого только не встретишь на пыльных африканских дорогах! И крестьян-отходников, небольшими группами идущих на заработки. И беженцев, спасающихся от погромов или же неожиданно и несправедливо высланных. И чиновников, едущих на новую работу или же в командировку. И летучие бригады врачей, пытающихся победить проказу, сонную болезнь, желтую лихорадку. Кто идет пешком, иногда за сотни километров, с посохом в руках, котомкой за плечами и флягой с водой у пояса. Кто едет на грузовике, глотая дорожную пыль. А мимо проносятся легковые, то набитые пассажирами и узлами, то с важным «бонзой» на заднем сиденье.

Когда Ливингстон добрался с громадными мучениями до Катанги и Маньемы, он отметил, что в этих краях трудно найти проводников. Жители боялись выходить за границы своей деревни. Доведя путешественника и его спутников до того места, где начинались поля соседнего поселения, они обычно отказывались идти дальше. С глубокой горечью писал Ливингстон о разбойничьих набегах рабовладельцев, о кровавых междоусобицах, об анархии, погрузивших богатейшую, цветущую страну в атмосферу слепого ужаса. Гибель подстерегала каждого, кто отваживался уйти из-под защиты родной деревни.