Читать «Африканскими дорогами» онлайн - страница 28

Владимир Борисович Иорданский

Но одновременно странная настороженность встречала случайного пришельца. Конечно, если обнаруживались общие друзья или сородичи — члены одного клана часто рассеяны по всей стране, отношение сразу же менялось.

Но так бывало далеко не всегда. Ведь кто же решится угадать, что таится в душе незнакомого человека? К тому же было известно, что в дальних краях люди обладают особенно могучими магическими средствами. Может быть, и гость — злой колдун?

Здесь не боялись грабителей: в пустой крестьянской хижине только термиты да ящерицы были бы способны найти что-то для себя интересное. Другое дело — заговор, дурной глаз, от которых может не найтись защиты. Здесь опасались злобы, зависти, которые внезапно отравляют жизнь всей деревенской общины.

Страшились крестьяне и дурного слова, которое мо-

жет занести чужак; он и не заметит, как обидит человека, а рана останется, зарубцуется нескоро.

Конечно, первое время многое удивляло меня в тех деревнях, где я бывал: и характер жилищ, и странный быт, и необычные на европейский взгляд отношения между людьми. Не раз приходилось мне наталкиваться и на отчужденность, через которую переступить было трудно.

В «Социологических очерках» французского ученого Марселя Мосса я прочел интересное замечание:

«В ряде древних и даже современных обществ в некоторые периоды общественной жизни граждане разделялись на возрастные группы, на религиозные братства, на тайные общества, на военные объединения, на политические иерархии. Все эти организации были отличны от фратрий, кланов и семей, которые, впрочем, сохранялись. Часто они переплетались с последними, а иногда и между собой. Дело в том, что все эти группы наделены той или иной функцией…

Изучение этих случайных, временных или постоянных групп необходимо… Именно в функционировании этих групп обнаруживается, какая группа думает или действует и как она думает и действует. Именно в этом функционировании раскрывается, почему общество обращается к той или иной группе за идеей или за действием, почему оно покоряется его внушениям, почему отдает ему право действовать».

Я часто вспоминал это высказывание французского социолога, когда, пользуясь гостеприимством окружавших меня друзей-африканцев, пытался преодолеть крестьянское недоверие и подозрительность и понять тайны африканской общины.

Власть вождей

Вождь — это громкое слово, с которым обычно ассоциируются представления о людях, окруженных ореолом реального либо призрачного величия. Люди, которых я встречал и которых в деревнях называли вождями, решительно не вязались с традиционными для европейца образами. Обычно худой, измученный тяжким земледельческим трудом крестьянский вождь вроде бы ничем не отличался от своих односельчан. Однако те явственно ощущали невидимый, но достаточно высокий барьер между ними и главой деревни. Его авторитетом никто не посмел бы пренебречь.

Этот авторитет, как я вскоре узнал, питался многими корнями.

Как правило, старшина деревни принадлежал к числу потомков основателя деревни, того, кто когда-то первым пришел на эти земли, взмотыжил здесь первым поле и его засеял или засадил. Тем самым он устанавливал с землей неразрывную, вечно живую связь, от поддержания которой в грядущих веках будет зависеть процветание нового поселения. Никто не был в состоянии лучше следить за ненарушимостью этой связи, чем прямые потомки первопоселенца, в чьих жилах текла его кровь.