Читать «Бродячий делегат» онлайн - страница 3

Редьярд Джозеф Киплинг

– Я обращаюсь не к молодым и незрелым. Я говорю с теми, мнение и опытность которых вызывают уважение.

Я видел, что Род поднял голову, как бы желая сделать какое-то замечание, потом снова опустил ее и расставил ноги, как лошадь, везущая плуг. Род может пройти в тени милю за три минуты по обыкновенной дороге, в обыкновенном кабриолете. Он чрезвычайно силен, но, как большинство лошадей хембльтонской породы, с годами становится несколько угрюмым. Никто не может любить Рода, но все невольно уважают его.

– В них, – продолжал рыжий конь, – я желаю пробудить постоянное сознание наносимых им обид и оскорблений.

– Что это такое? – сонно спросил Марк Аврелий Антоний. Он подумал, что Бони говорит о какой-нибудь особенной еде.

– Говоря «обиды и оскорбления», – Бони бешено размахивал хвостом, – я подразумеваю именно то, что выражается этими словами. Да, именно то.

– Джентльмен говорит совершенно серьезно, – сказала кобыла Тэкк своему брату Нипу. – Без сомнения, размышление расширяет кругозор. Его речь очень возвышенна.

– Ну, сестра, – ответил Нип. – Ничего он не расширил, кроме круга обглоданного им пастбища. Там, откуда он пришел, кормят словами.

– Все же это – элегантный разговор, – возразила Тэкк, недоверчиво вскидывая хорошенькую тонкую головку.

Рыжий конь услышал ее и принял, как ему казалось, чрезвычайно внушительную осанку. В действительности же он имел вид чучела.

– Теперь я спрашиваю вас – без предрассудков и без пристрастия, – что сделал когда-либо для вас человек-тиран? Разве вы не имеете неотъемлемого права на свежий воздух, дующий по этой безграничной равнине?

– Вы когда-нибудь зимовали здесь? – весело сказал Дикон, остальные засмеялись исподтишка. – Довольно-таки холодно.

– Нет еще, не приводилось, – сказал Бони. – Я пришел из безграничных пространств Канзаса, где благороднейшие из нашего рода живут среди подсолнечников, около садящегося во всем своем блеске солнца.

– И вас прислали как образец? – сказал Рик, и его длинный, прекрасно ухоженный хвост, густой и красивый, как волосы квартеронки, дрогнул от смеха.

– Канзас, сэр, не нуждается в рекламе. Его прирожденные сыны полагаются на себя и на своих туземных отцов. Да, сэр.

Туиззи поднял свою умную, вежливую, старую морду. Болезнь сделала его застенчивым, но он всегда – самый вежливый из коней.

– Извините меня, сэр, – медленно проговорил он, – но если только данные мне сведения не верны, большинство ваших отцов, сэр, привезено из Кентукки, а я из Падуки.

Небольшая доля гордости слышалась в последних словах.

– Каждая лошадь, смыслящая что-нибудь, – внезапно проговорил Мульдон (он стоял, упершись своим волосатым подбородком в широкий круп Туиззи), – уходит из Канзаса прежде, чем ей остригут копыта. Я убежал из Иоваи в дни моей юности и невинности и был благодарен, когда меня отправили в Нью-Йорк. Мне-то вы не можете рассказать о Канзасе ничего, что мне было бы приятно вспомнить. Даже конюшни на бегах не представляют собой ничего особенного, но и они могли бы считаться принадлежащими Вандербильту по сравнению с конюшнями Канзаса.