Читать «Узбекский барак» онлайн - страница 12

Юрий Вениаминович Черняков

— Опять долги… — проворчал он. — Сама заняла, пусть думает, как отдать.

Он долго не мог заснуть. Он лежал на спине, закрыв глаза, наблюдая за бликами автомобильных фар с улицы, медленно ползущими по потолку.

Все видевшие фотографии его матери в молодости говорили, что Марина копия бабушки Ларисы. Игорь Андреевич почти не помнил молодого материнского лица. А старые фотографии весьма приблизительны: об одних рассказывают много, о других почти ничего. Мать относилась к последним. Ее лицо было чересчур живым и изменчивым. Она, как и Марина, принадлежала к такому типу женщин, чью прелесть трудно уловить. Легкие, мимолетные выражения их лиц не поддаются запечатлению. На фотографиях же у матери всегда натянутое выражение, с каким она обычно смотрелась в зеркало, постоянно оставаясь недовольной тем, что там видела.

Тогда все обожали фотографироваться, вместе или поодиночке, — возможно, из неосознанного стремления остановить время, как полагал доктор Фролов. Или из желания казаться лучше, чем есть. Впрочем, это одно и то же.

И все же, разглядывая ее на старых фотокарточках — темноглазую, осунувшуюся и бледную, одетую в телогрейку или большую, не по росту, спецовку, — он не мог не видеть, как ей подходит давно вышедшее из обихода определение «интересная».

Марина росла худущей, выше всех в классе, мальчики в лучшем случае не обращали внимания, а это ее злило. Как-то в семейном кругу, когда отмечали за чаем с тортом ее шестнадцать лет, Марина назвала себя «нецелованной дылдой, не знающей, как избавиться от своей невинности, хотя все подруги уже успели ею распорядиться».

— Кое-кто уже сделал аборт, — добавила она в полной тишине. — А я так и буду при вас всю жизнь?

— Не будь дурой, — строго сказала ей бабушка, пока опешившие родители приходили в себя. И добавила эту самую фразу: «Давай не будем бояться жизни, всегда встречать ее с открытым забралом, и наше от нас не уйдет».

— Что вы такое говорите, Лариса Михайловна? — ужаснулась жена.

— Только то, Полина Николаевна, что вы уже давно должны были сказать своей дочери, — отрезала мать и снова обратилась к внучке: — Ты, Маришка, слава Богу, пошла в меня. А значит, у твоих ног будут мужчины, каких мы только захотим.

Мать была стихийной феминисткой еще до того, как это движение стало всемирным. Ей было уже за семьдесят, но она оставалась восприимчивой и терпимой к любым переменам, какими бы шокирующими они ни казались ее сверстникам и сверстницам. Она никогда не жаловалась и всегда возражала: хуже, чем наша старость, уже ничего не будет.

«Бабушка, если хотите знать, понимает меня лучше, чем вы!» — твердила Марина, ссорясь с родителями, и неизменно уходила к ней. С малых лет она чаще жила у бабушки, чем у родителей, постоянно разъезжавших по командировкам. И по праву считала родным домом квартиру в Сокольниках.

Стараясь вернуть расположение дочери, Полина перед ней заискивала, отчего та тихо зверела.

— Твоя мать во всем идет мне наперекор со дня нашей свадьбы. Если я скажу так, она обязательно — наоборот! — расплакалась однажды ночью Полина после объяснений со свекровью по телефону.