Читать «Победные трубы Майванда. Историческое повествование» онлайн - страница 187

Гриффин категорически отверг любые планы возврата на трон Якуб-хана, чем вызвал ропот собравшихся.

— Он не принял никаких мер, чтобы защитить посла ее величества от взбунтовавшейся черни. Надо было двинуть сарбазов и соваров, выкатить пушки, а не посылать дряхлого сипахсалара или малолетнего сына: что могли они поделать там, где требовались снаряды! Кроме того, Якуб-хан враждебно относился к афганцам, помогавшим нам, и подозрительно вел себя во время Чарасиабского сражения…

Ропот не стихал, и Гриффин решил переменить тактику:

— Не мне объяснять вам, сардары, что Аллах не наделил Якуб-хана ни умом, ни волей для управления государством. Ваша же пословица гласит: «Сколько ни бей осла, он конем не станет». Впрочем, хватит о нем. У меня есть более важное сообщение: с сегодняшнего дня Кандагарская область приобретает самостоятельность. Управлять ею — под покровительством Британской империи, конечно, — будет вали Шер Али-хан. Герат, возможно, тоже станет независимым или перейдет к Ирану…

Воцарилась гнетущая тишина.

— Ну, а мы здесь должны подумать, кому можно доверить управление остальными афганскими землями — Кабулом, северными областями. Надеюсь, вы понимаете, кто бы ни был этот человек, он прежде всего должен быть искренним другом Англии. — И Гриффин предложил на выбор несколько сановников и вождей.

Участники дурбара удалились, чтобы поразмыслить над услышанным.

Мак-Грегор спросил политического агента, откуда всплыли такие имена.

— Мне было все равно, — услыхал он в ответ. — Я просто хотел разжечь между ними споры. Как вы знаете, у нас уже намечен подходящий кандидат. Его я не называл.

Вечером того же дня Гриффин отдал последние распоряжения готовому к отъезду всаднику, одетому в обычный афганский дорожный костюм — меховую безрукавку поверх белой рубахи, холщовые шаровары, сыромятные сандалии, — и тот, стегнув коня, скрылся в сгущавшейся тьме по дороге на север. В Рустак…

Через неделю, когда Абдуррахман-хан возвращался после очередной лечебной ванны в свой дом, который находился в квартале Гузари-Чармгари, его подстерегала неожиданность. Какой-то странствующий купец раскинул перед домом на земле несколько ковров и паласов, разложив на них яркие индийские ткани, кашмирские шали, расставил ящички с женскими украшениями, леденцами и прочим товаром. При появлении сардара он согнулся в почтительном поклоне.

Не удостоив его даже поворотом головы, Абдуррахман-хан прошел в комнаты.

— Махмуд! — вызвал он слугу. — Как ты посмел пустить этого торговца?

— Сардар, он сказал, что ты его знаешь и будешь рад его приезду, — пробормотал Махмуд, получивший, видимо, изрядный пешкеш.

— Вот как! Ну-ка, пришли его сюда.

На пороге вырос и снова низко склонился перед Абдуррахман-ханом купец в тюрбане и сером халате. Когда он выпрямился, афганцу показалось, будто он где-то видел эти темные, близко посаженные глаза.

— Ты говоришь, что знаешь меня, но навез в мой дом сладости и ткани. Кому они здесь нужны? Тут нет женщин!