Читать «Принц-потрошитель, или Женомор» онлайн - страница 140

Начиная с 1918 года жизнь стала крайне сложной. Надо было выживать, корпеть без дураков, вкалывать, как негр, чтобы всех прокормить, и я, что ни год, взваливал на себя новые обязательства (теперь у меня на руках уже двадцать один человек). Не то чтобы я был против такой активной жизни, связанной с кино и финансами, она-то как раз по мне. Зато к литературе я проникся сугубым омерзением — к ее нуждам, к этому выкручиванью мозгов, к той насквозь искусственной, конформистской жизни, которую ведут писатели. Не желаю ничего больше знать об умственных потугах, об эстетах, о воинствующих художниках слова, о соперничестве мелких и крупных кружков, о профессиональных склоках, о тщеславии, что грызет и раздувает авторов, а также об их грязной жажде успеха. В продолжение минувших лет мне ведь еще приходилось предпринимать кошмарные усилия воли, чтобы порвать со всеми этими людьми, не дать им снова меня заморочить. Это доводит энергию организма до предельного истощения. Теперь я полагаю, что созрел и способен вести двойную жизнь, с одной стороны — полную лихорадочной, разнообразной деятельности, спекулянтской, рискованной, чтобы посмотреть, что это может дать, когда ты среди людей ворочаешь большими деньгами без корысти, если не просто задарма, с другой же стороны — посвящать свои силы медлительному писанию, как то и подобает, когда у тебя есть время. Мне надо создать целую серию книг. Да. Но в самой гуще жизни, среди людей, и это такая жизнь, где тебе каждый день требуется изобретательность, это такие люди, с которыми то сходишься, то расходишься, я ведь большой любитель посмеяться над собой и, чтобы себя прищучить, готов действовать наперекор тому, что сам же решил, и я обожаю терять свое время даром. По нынешним временам нет иного способа быть свободным.

У меня положение совершенно исключительное, трудно так продержаться до конца. Я свободен. Я независим. Я не принадлежу ни к какой стране, среде, нации. Я люблю весь мир и весь мир презираю. Будучи в ладу с собой, я его презираю во имя поэзии действия, ибо люди чересчур прозаичны. Многие из них отвечают мне тем же. Тут я, конечно, лопаюсь от смеха. Но я слишком тщеславен. Поберегитесь…

«Женомор». Я пытался взяться за него несколько раз с тех пор, как предательски забросил его в Ницце. Если сегодня он снова задействован, тому виной Кокто — это он дал толчок. Судя по тому, что я слышал, Кокто говорил о нем с Эдмоном Жалю, который руководил выпуском серии романов, потолковал со своим издателем; тот мне написал. Я ничего не желал слышать. Я больше не знался с Жаном Кокто и не хотел иметь ничего общего с Жалю. Тогда меня стали преследовать: сперва напустили Поля Лаффита, потом молодых людей, которые заявлялись ко мне домой повидаться, порассуждать о состоянии высокой литературы. (Попробуй с ними поговори, они ж отродясь ничего не писали! Да, чего доброго, и не читали! Но они очаровательны, прекрасно одеты, любезны, ни дать ни взять внучатые племянники Кокто! Да ведь и сам Жан, вышедший из ширинки Катюля Мендеса, не кто иной, как внучатый племянник Пруста!) Наконец издатель подослал ко мне своего эмиссара Брэна, директора его издательского дома. Луи Брэн, в прошлом подпольный фотограф, принялся меня обхаживать. Этак чистосердечно, в открытую. Сказал, что он хоть с виду и кругл, а в делах человек прямой. Спросил, какова моя цена. Я заломил изрядную сумму. Он поторговался, сбавили одну пятую. Мы ударили по рукам. Он стал мне тыкать. Мы расстались добрыми друзьями. Столковались, как жулики на ярмарке. Вот почему я смог сесть на корабль, а теперь, едва взойдя на борт, пришлось заканчивать книгу, хотя скука смертная. Сказать по правде, я рассчитывал управиться с этим за неделю, на пути между Дакаром и Рио. А до того еще надо было сочинить для Эрика Сати балет, я ему обещал послать сценарий по почте из Лиссабона.