Читать «Принц-потрошитель, или Женомор» онлайн - страница 137

После десяти дней нащупывания, как бы приноровиться к делу, я наконец готов. И вот я за работой. Свой роман о Женоморе я начинаю с конца. Я пишу…

* * *

Вчера закончил третью часть, сегодня иду в атаку на первую.

Чтобы развеяться, набрасываю несколько предварительных заметок, записываю по своему обычаю попутные рассуждения, легонько посмеиваясь над самим собой. Какая наглость для начинающего! Мои рукописи в своем развитии проходят три этапа:

1) состояние раздумья — я озираю горизонт, намечаю определенный угол зрения, обшариваю мысли, ловлю их на лету и вперемешку живьем запихиваю в клетку, быстро и помногу, на то стенография;

2) становление стиля, его образности и звучности — я сортирую свои идеи, ласкаю их, умываю, наряжаю, дрессирую, чтобы во фразу они вбегали расфуфыренными, — это я называю каллиграфией;

3) шлифовка слова: поправки, внесение новых деталей, терминологические уточнения, подобные удару хлыста, понуждающего мысль удивленно подпрыгнуть, — это уже непосредственный подступ к типографии.

Первый этап всего сложнее — формулирование, второй уже полегче — модуляция, третий, самый жесткий, — закрепление.

Все вместе составляет готовый вариант для публикации во всем его своеобразии.

Предчувствую, что ранее чем за год мне книгу не закончить.

А впрочем, это и есть моя средняя скорость: на «Транссибирский экспресс» ушел год, на «Аферу» тоже.

А еще мне необходим солнечный жар… Это в моей натуре.

* * *

Я не считаю, что литературные сюжеты вообще существуют, или, вернее, возможен лишь один сюжет: человек.

Но какой человек? Человек пишущий, черт возьми, иных тем не бывает.

Так кто же это? Во всяком случае, не я — это Другой.

«Я — Другой» — такую надпись Жерар де Нерваль оставил на одной из немногих своих фотографий.

Но кто он, этот Другой?

Не столь важно. Вам встречается тип, совершенно случайно, вы никогда его больше не увидите. И вот в один прекрасный день сей господин снова возникает в вашем сознании и десять лет не перестает вам докучать. Притом особая резкость черт ему совсем не обязательна, он может оказаться субъектом довольно аморфного склада, а то и вовсе не выразительным.

Именно так у меня получилось с мсье Женомором. Я хотел сесть за писание, а он занял мое место. Он был здесь, расположился внутри меня, будто в кресле. Сколько бы я его ни тряс, как бы ни бесновался, он не желал убираться прочь. Словно бы говорил: «А я здесь, я остаюсь!» Это была жуткая драма. Со временем я стал замечать, что этот Другой присваивает все то, что происходит в моей жизни, его черты проступают во всем, что я вижу вокруг. Мои размышления, любимые занятия, мой способ чувствовать — все сводится к нему, принадлежит ему, дает ему жизнь. Я на свои средства питал и растил паразита, он ко мне присосался. В конце концов я перестал понимать, кто из нас двоих копирует и обирает другого. Он путешествовал вместо меня. Занимался вместо меня любовью. Но реального совпадения между нами никогда не было, ведь каждый оставался собою — как тот Другой, так и я. Наше мучительное тет-а-тет привело к тому, что я потерял возможность писать что бы то ни было, кроме лишь одной книги, пусть несколько раз, но все той же. Вот почему хорошие книги так похожи друг на друга. Они все автобиографичны. Вот почему существует только один литературный сюжет — человек. И только одна литература — та, что повествует о человеке пишущем.