Читать «Роман строгого режима» онлайн - страница 83
Кирилл Казанцев
– Я только молчу, а меня уже неправильно поняли, – улыбнулась Татьяна. – Что ты, Леша, я согласна провести тебя в больницу, невзирая на опасность – ведь должно быть в жизни какое-то разнообразие, свести вместе два любящих сердца, получить удовольствие от вашей встречи…
– Слушай, Танька, ты совсем не изменилась, – рассердился Корчагин. – Всё такая же обидчивая вредина, только теперь ехидная. Не надо меня провожать. Нарисуй мне план, расскажи, где можно пролезть, куда идти – заодно я Вовку навещу, – и сиди спокойно за своим компьютером. Я мог бы сам, но правда, не хочется шум поднимать.
– Не выйдет, Лешенька, – злорадно оскалилась Татьяна. – Либо ты идешь со мной, либо никуда не идешь. Я должна совершить эту самую большую в жизни ошибку. Идем на дело в три часа ночи. В это время самый сон. Вот только надоумь меня, как нам провести оставшиеся десять часов? Будем неприязненно разглядывать друг дружку? В лото сыграем?
На улице Ольховской сплошной стеной произрастали тополя. За ними стыдливо пряталось двухэтажное кирпичное здание психиатрической клиники. Основные корпуса районной больницы, включая хирургическое и прочие отделения, располагались дальше по кварталу. Там даже ночью бурлила жизнь, гудели машины «Скорой помощи», бродили люди. А в глубине территории было тихо, шум с улицы глушила листва деревьев. Больницу опоясывал забор, из-за густой зелени он практически не просматривался. У ободранных колонн, между которыми были встроены ворота, стояла машина с погашенными огнями. В салоне просматривались головы, оттуда доносился дружный храп – ничего другого в четвертом часу ночи оттуда доноситься не могло. Стоило поспешить – небо на востоке уже не казалось таким беспросветным, как несколько минут назад. Двое злоумышленников прокрались вдоль обратной стороны дороги, бесшумно перебежали проезжую часть и растворились в кустах перед забором. Веревка с крюком, заготовленная впрок, пришлась очень кстати. Алексей вскарабкался первым, подал руку – Татьяна подпрыгнула, ухватилась за него – и бесшумно взлетела на гребень забора.
– Ничего себе, – шепотом оценил Корчагин. – Да ты у нас специалист широкого профиля.
– Лыжами увлекалась, – скромно сообщила Татьяна. – А также ездой на роликах. Это, кстати, был единственный случай за время, проведенное в Красноярске, когда я реально чуть не вышла замуж. Мой парень был инструктором по разным видам спорта. К счастью, за день до подачи заявления он опомнился, свалил в кусты… Слушай, а у тебя на зоне секс был?
Алексей поперхнулся и чуть не свалился с забора. Не было у него секса на зоне! А вот после зоны – был, но об этом некоторым знать не положено… Он спрыгнул с забора, и Татьяна рухнула в его вытянутые руки. Она все-таки надушилась, идя на дело… Но Алексей ничего не чувствовал, он волновался, как никогда за последние девять лет, волнение щипало за все места, пинало по мягкому… Они перебегали от дерева к дереву, застывали, прислушивались. Здание лечебницы оказалось немаленьким – оно тянулось вдоль дороги метров на семьдесят. Лишь в самом конце больницы на первом этаже горел свет, а в том крыле, куда они направлялись, было тихо и темно.
– Не слишком ли большая психушка для маленького района? – выразил резонное сомнение Алексей.
– Издеваешься? – прошептала Татьяна, припадая к нему плечом. Он видел, как возбужденно поблескивают в темноте ее глаза. А духи, которыми она набрызгалась, в принципе, были неплохими… – Ты о чем, вообще, говоришь, Лешенька? Для нашего района это очень маленькая больница. В ней постоянно не хватает мест, больных не принимают, отправляют обратно домой – даже тех, кто потенциально опасен. Многие палаты не используются из-за аварийного состояния, в других – «спецобслуживание», как, скажем, в нашем случае… извини. Да будет тебе известно, каждый пятый взрослый человек имеет отклонения в психике, каждый двадцатый страдает от серьезного психического заболевания… Порядок, мы на месте.
Они обогнули восточную сторону лечебницы и уперлись в торец. Алексей задрал голову. Серые кирпичи, водосточная труба, окна в мутной дали… Что напомнила ему эту картина? Сжалось сердце, он вспомнил, как карабкался к любимой по водосточной трубе…
– Психи не сбегают? – криво ухмыльнулся он.
– Была пара случаев, – призналась Татьяна. – Но одолеть забор у них почему-то не вышло. Да и смысл? За оградой такой же сумасшедший дом. Видишь окно крайнее справа? Нам туда. Там рама не закрывается на шпингалет, он в принципе отсутствует. И сама рама, кстати, до упора не открывается.
– Откуда ты знаешь?
– Курила там как-то, будучи в нервном состоянии. Я, в сущности, не курю, но когда волнуюсь, то постоянно об этом забываю.
– Что там?
– Не поверишь, Лешенька, это женский туалет… Что-то не так? Ты тормозишь, как Касперский.
– Спасибо, Тань. Считай, что отомстила…
Они взбирались друг за дружкой по водосточной трубе. Жестяная конструкция держалась прочно – в отличие от кирпичей, которые вываливались из кладки, стоило лишь к ним прикоснуться. Татьяна действительно неплохо отомстила. Рама в туалете открывалась лишь на пятнадцать сантиметров. Дальше ее что-то не пускало. Татьяна пролезла – она оказалась изящнее сообщника, а вот Корчагин застрял, причем на полном серьезе. Ни хрюкнуть, ни крякнуть… Он тужился, вдавливался в узкую щель, сопротивляясь соблазну разнести фрамугу вместе со стеклом. Сполз с подоконника, злой, как пират. Припустил за Татьяной, зажимая нос – ароматы в женском заведении не имели ничего общего с индийскими благовониями. А она уже выскальзывала в коридор. Он за ней. Запахи в больнице были не лучше. Духота, тяжелая угнетающая атмосфера… Он смело шагнул вперед, сделав отмашку, зацепил за что-то рукой, и плакат в фанерной раме, пропагандирующий, видимо, здоровый образ жизни, едва не сверзился на пол.
– Да тише ты, Венера, блин, Милосская… – отчаянно зашептала Татьяна и невольно прижалась к нему. Он приобнял ее – тоже непроизвольно, ни о чем таком не думая. Здесь действительно было не по себе – даже человеку, привыкшему храбро бросаться на демонов и ветряные мельницы. Невкусные запахи, пыль в носу, ощущение разомкнутого пространства…
– Мы же не боимся темноты? – неуверенно прошептала Татьяна.
– Не боимся, – отозвался Корчагин. – Чего ее бояться? Пусть темнота нас боится.
Где-то в отдалении за стеной стонал человек. Возможно, во сне. А возможно, уже проснулся… Нервы натянулись, он плевать хотел на темноту, на запахи, он так много лет шел к этому дню… Антураж уже не имел значения. Они крались мимо закрытых дверей, прислушивались. Он полностью доверился Татьяне – эта девушка оказалась далеко не рухлядью, и с решимостью у нее все было в порядке, даже странно. На втором этаже дежурный отсутствовал, посторонние по коридору не шатались, и злоумышленники двигались без препятствий. Глаза привыкали к темноте. Из насыщенного запахами мрака проступали очертания дверей, какие-то ниши, вертикальные выступы в стенах, за которыми можно было прятаться, – это здание построили еще до тех благословенных времен, когда проектировщики отказались от последних намеков на архитектурные излишества. Татьяна неплохо ориентировалась, тянула его за руку. Планировка больницы оказалась не такой примитивной, как представлялось снаружи. Два изогнутых коридора, лестница, промежуточный этаж со складами, процедурные кабинеты, у дверей в которые вонь многократно усиливалась… Пациенты отделения, в котором лежал Вовка Струве, видимо, не считались буйными и опасными – двери в их палаты не запирались на ключ, не имели окон, затянутых решетками – наподобие тюремных. Просторная палата на двух человек, въевшийся в стены больничный дух, стальные жалюзи на окнах, шторы. Спящие пациенты на появление посторонних не реагировали – два тела в разных углах прерывисто сопели на своих кроватях. Вихрь воспоминаний, тоска нечеловеческая – а ведь это только «разогрев»… Татьяна осторожно села на краешек, погладила больного поверх одеяла, включила крошечный фонарик, разбрызгивающий маркий свет. Пациент заворошился, застонал, охваченный страхом, но успокоился, почувствовав родные руки, что-то бессвязно забубнил… Корчагин потрясенно всматривался в лицо друга, слезы наворачивались на глаза. Тысяча чертей, останься он на свободе, разве допустил бы такое с Вовкой?! Вовка Струве постарел лет на тридцать, был какой-то дряблый, кожа свисала мешками, глаза окружала желтоватая слизь. Шея превратилась в сплошные складки. Редели и превращались в безжизненную паклю волосы. Он сонно моргал, бессмысленно таращился в пространство левее Алексея – он не видел друга и не чувствовал! А Татьяна гладила его по голове, шептала ласковые слова, сглатывала слезы. В этой компании плакс становилось совсем невмоготу… Алексей пристроился рядом на корточках. Но больной по-прежнему не реагировал – он урчал, как кот, синхронно с поглаживаниями, глаза туманились – он снова засыпал. Татьяна опустила его голову на подушку, прикрыла брата одеялом, прошептала с какой-то ненужной злостью, осветив лицо Алексея:
– Удовлетворил свое любопытство?
Это было не любопытство, какая она все-таки дура… Вовка уже посапывал, отвернувшись к стене.
– Тебе не кажется, что его закармливают транквилизаторами? – пробормотал Корчагин.
– Разумеется, закармливают, – прошипела Татьяна. – В наше время эти лекарства называются анксиолитиками. А как прикажешь снимать тревогу и страх? Как избавиться от судорог? Как его усыплять и успокаивать? А ведь тревожное расстройство у Вовки – это только часть диагноза…
– Но послушай… это ведь только снимает симптомы, но не лечит. Это вызывает привыкание, в конце концов…
– Замечательно, что хоть это ты понимаешь… – Татьяна поднялась с постели, потянула его за плечо. – Пошли, данная часть экскурсии закончена… Да пошли же, впечатлительный ты стал, Алексей. Где ты был, такой впечатлительный, когда уродовал ментов и прочих добропорядочных жителей нашего города?
Он сам превращался в психа, когда они вновь ступили на лестницу и заскользили на первый этаж. Сложные переходы – это здание, как выяснилось, состояло из двух корпусов, что с улицы не бросалось в глаза. Отделение для «особых» персон располагалось в отдельном крыле. Они крались по гулким переходам, прижимались к стенам. За поворотом мерцал рассеянный свет. Татьяна застыла, зашептала:
– В этом отделении такой же номер не пройдет. Здесь палаты запираются… За поворотом столик дежурного, у него ключи, связь со сменой санитаров, которые дрыхнут у себя в каморке, постоянная связь с главврачом…
– Я могу бесшумно его отключить, – предложил Алексей. – Этот тип потом и не вспомнит, что с ним случилось. Не волнуйся, все будет тихо.
– Этот план мы оставим на крайний случай. Не всегда же кулаки распускать. Подожди меня здесь, я посмотрю…
Он ждал, считал секунды, сердце колотилось, звон будильника нарастал в ушах… Вот что-то выбралось на корточках из-за угла, глухо прошептало:
– Ползи сюда, герой-любовник, только тихо… Это женщина, она спит, к ней нельзя применять физическое насилие, потому что я с ней иногда здороваюсь на улице… Ключи у меня, Алексей, ползем под тумбой, не поднимаемся…
Что-то мирно посапывало над головой, сердце прорывало грудную клетку… Они передвигались на четвереньках, потом поднялись на цыпочки, юркнули за угол. Татьяна шебуршала ключами, а он приплясывал, сходил с ума от волнения – чего она там возится?!
– Проходи, Алексей… Я подожду внутри, у двери… Да не трясись ты так, не паникуй. И не вздумай дурить, слышишь? Надеюсь, тебя не посетит идея забрать Лиду с собой?
Он уже не слышал, что она там бормочет. Он шел на цыпочках по прибранной палате. Лунная дорожка от окна разрезала помещение пополам, освещала краешек кровати. Он извлек дрожащей рукой крохотный фонарик, ноги подгибались…
И отшатнулся, когда заскрипела кровать, привстало тело, лежащее на ней, село, свесив ноги! Больная издала невнятный звук, похожий одновременно на мычание и на стон. Почувствовала? Она ведь почти слепая, не говорящая, но что ей мешает иметь идеальный слух?
Он освещал уродливую сморщенную фигурку в больничной пижаме, сидящую на кровати. Больная моргала, раздувались ноздри – она определенно что-то чувствовала и слышала. Редкий случай – ночами ее, как правило, не посещают. Ее и днем-то не балуют дружескими визитами… Потрясенный, он опустился перед ней на колени, всматривался в то, что осталось от лица. Сальные волосы висели мочалкой, закрывая лоб и глаза. Он отвел их в сторону. Кожу изрыли коросты, лицо было сильно деформировано, оно не узнавалась в принципе! Сохранилась лишь нижняя часть, на которой как-то дико выделялись красиво очерченные губы, покрытые трещинами и мелкими волдырями…
Он реально задыхался, нуждался в передышке. Но он не мог… Он взял ее руку – девушка не вырвалась, только часто задышала, издала вопросительный звук…
Он пятился от нее, как от какого-то монстра, охваченный бурей эмоций. Повернулся, спотыкаясь, побрел к двери. Татьяна прильнула к косяку, она вела себя деликатно, не вмешивалась в процедуру встречи двух влюбленных…
– Что-то я не вижу в твоих глазах ностальгической грусти, – подметила она, осветив его фонарем. – Ты сам на себя не похож, но вот что касается пылкой взаимной страсти…
– Это не Лида… – выдохнул Алексей.