Читать «Вначале их было двое...» онлайн - страница 7

Нохим прислушался к голосу памяти и пошел по направлению к маячившей вдалеке молочной ферме. По дороге он свернул на какой-то двор, посреди которого виднелась сплошь заросшая лебедой и конским щавелем горка строительного мусора. У этой горки валялись какие-то черепки и грязные полусгнившие тряпки. В углу двора стоял обвалившийся, заплесневелый колодец, да на том месте, где, как видно, когда-то был разбит палисадник, возвышались над густой травой два-три деревца. Нет, это не тут, подумал Нохим. Охваченный лихорадочным нетерпением разыскать родное жилье, он выбежал из развалившихся ворот туда, где прежде проходила главная улица поселка, и стал заходить в каждый двор, пристально вглядываясь во все, что могло бы помочь ему определить, кто жил в том или ином доме. И в каждом дворе жалобно глядели на Шалита черными провалами окон разрушенные дома без крыш, без дверей, полусгнившие, замшелые. Так, то медленно и понуро, то стремительно, подгоняемый вдруг ожившей надеждой, бродил и бродил Нохим среди руин.

— Не мой! Не тут!.. Не мой!.. — восклицал он.

Но вот он очутился в сильно заросшем палисаднике и тут почувствовал вдруг, как две ветки какого-то дерева легли ему на плечи. Так ложатся на плечи любимого после долгой и трудной разлуки обессилевшие от счастья женские руки. Нохим вздрогнул и невольно отшатнулся. Но осыпанное темно-красными вишнями дерево, еще теснее сомкнув свои ветви, зашелестело под внезапным порывом ветра. И в этом тихом шелесте Шалиту послышалась приветная, ласковая речь:

«Здравствуй, хозяин, это я, твоя вишенка, которую ты посадил и вырастил. Я ждала тебя, расцветала весной, приносила сочные плоды. Ждала тебя все эти годы. Но зря созревали мои вишни — только птицы клевали их, а то и падали они на землю, никому не нужные, и сгнивали. И вот я дождалась — ты пришел. Угостись же ими, хозяин, утоли жажду!»

Прямо перед собой Нохим увидел дом с перекошенными стенами и наполовину сорванной крышей, но с чудом уцелевшими хмурыми окнами, которые, как ему показалось, вот-вот заплачут то ли от горького сознания своей заброшенности, то ли от радости долгожданной и все же негаданной встречи.

— Это здесь, здесь, — озарило Нохима, и со сдавленным криком он вырвался из добрых объятий дерева и, бросившись к двери, дернул ее к себе изо всех сил. Дверь распахнулась со скрежетом и скрипом, будто вторя горькому воплю Шалита.

Равнодушно смотрели на Шалита холодные, немые степы. Но глаза его, обшарив все углы пустой, запущенной комнаты, все спрашивали, требовательно и настойчиво спрашивали:

«Где Хава? Где мои дети? Где Шлеймеле, Баселе?»

Вот-вот, казалось ему, выбегут они из какого-нибудь не замеченного им угла, бросятся ему на шею и зазвенят такими милыми, такими дорогими его сердцу голосами: па-па… па…

Но молчали стены, молчали балки, стояла застоявшаяся годами тишина. За распахнувшейся настежь дверью молчали деревья и травы. Нохим выбежал из пустого, заброшенного дома. Над разрушенным поселком огромным шатром высилось то же небо, что и в былые дни, когда его детишки, прыгая от радости, встречали его у порога, и так же, как тогда, сияло солнце, пели птицы, а вокруг была такая глушь, такая горькая, сиротливая заброшенность…