Читать «Дорога на Москву» онлайн - страница 3
Алесь Кожедуб
– Там климат, – сказал отец. – Псориаз замучил. Врачи сказали – или меняй климат, или образ жизни. Лучше климат.
– И когда переезжаете? – спросил я.
– В сентябре.
В принципе к переездам я привык. Когда мне было десять лет, из Ганцевич мы переехали в Речицу. Там года три пожили на съёмных квартирах и отбыли в Новогрудок. Сейчас тоже прошло три года.
– А мама? – спросил я.
– Куда она денется.
Мама против всех этих переездов протестовала, но не настолько сильно, чтобы им помешать.
– Значит, решил на филфак? – вмешался в наш разговор Голенчик.
– Упёрся, как баран! – сказал отец. – Я ему говорю, давай в нархоз, у меня там все знакомые, от лаборантки до ректора, а он уставится в книжку и молчит.
– На филологическом тоже хорошее образование, – сказал Николай Гаврилович. – Что у тебя по математике?
– Четыре.
– А по истории?
– Пять.
– Думаю, поступит, – посмотрел на отца Голенчик. – Скажу ребятам из приёмной комиссии, чтоб не сильно придирались. Но у нас и так не придираются. На филфаке хлопцев мало.
На эти последние слова я не обратил внимания, но, как выяснилось позже, именно они имели решающее значение.
– А кем он после филфака будет? – спросил отец. – Учителем. Разве можно учителя сравнить с бухгалтером?
– Время покажет, – закряхтел Голенчик, закуривая папиросу. – Я тоже не думал, что окажусь в этом общежитии. В Ганцевичах давно был?
– Давно, – махнул рукой отец. – Хочу вот с сыном съездить.
– Ты же в Хадыженск собрался, – усмехнулся я.
– Лучшие годы там прошли, – не слыша нас, посмотрел в окно Голенчик. – Теперь думаю: зря оттуда уехал.
– Давай по грамульке, – сказал отец, доставая из авоськи бутылку водки. – Закуска есть?
Николай Гаврилович взял с подоконника два стакана, вынул из тумбочки полбуханки засохшего хлеба, кусок сала и луковицу.
– Ты как? – посмотрел на меня отец.
– Пейте сами.
Тогда я был ещё равнодушен к водке, впрочем, как и к вину. И не знал, что лучшая в мире закуска – хлеб, сало и луковица.
Взрослые выпивали, вспоминая своих ганцевичских друзей, я же думал о предстоящих экзаменах. Вероятно, университетские требования чем-то отличались от школьных, но чем? По той же истории, например, кроме учебника и пособия для поступающих в вузы я прочитал множество романов и повестей из дополнительного списка. Имеет это значение или нет? А даты? Вроде, все вызубрил, но какая-то из них может и вылететь из головы. Про английский язык лучше вообще не думать. Это был самый трудный из всех языков мира, может быть, за исключением китайского.
– Не бойся! – потрепал меня по плечу Николай Гаврилович. – Главное, напиши как следует сочинение, а там оно само пойдёт. Я вот из деревни приехал, и ничего, со второго раза поступил.
«Почему не с первого?» – чуть было не спросил я, но сдержался.
– Поступишь – и сразу уедем в Хадыженск, – сказал отец. – Хороший городок, про климат я и не говорю. Два часа поездом до Туапсе.
– А что в Туапсе? – спросил я.
– Море, – ответил отец.
И мне сразу же захотелось на море.
Мои родные Ганцевичи хоть и находились в полесской глубинке, но в них была железнодорожная станция с эстакадой, на которой вкусно пахло свежеспиленным деревом. А станция – это поезда, и каждый пацанёнок в Ганцевичах знал, что можно сесть в поезд и укатить в Москву или на море. В нашей огромной стране было куда уехать. Мы и песни тогда распевали про поездки. «Едут новосёлы, рожи невесёлы, кто-то у кого-то стырил чемодан. В чемодане было два кусочка мыла, полкило печенья, килограмм конфет. Ой ты, зима морозная, тёща туберкулёзная…»