Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)» онлайн - страница 190

Этель вспоминает те дни, когда поступило скорбное известие: нет больше Михоэлса… Нет…

На квартире Михоэлса много людей, все сидят, плотно прижавшись друг к другу, и молчат. Тишина страшная, как ночной кошмар. Ей казалось, либо она оглохла, либо все происходит в сне.

Поскольку в эту морозную ночь электрички не ходили, кому-то пришлось проделать пешком путь в 20 километров.

Гроб с телом привезли на Белорусский вокзал. И снова необычайная тишина. Десятки тысяч людей, собравшихся на вокзале, стояли и молчали.

Потом панихида у здания театра. Жена Горького Екатерина Павловна Пешкова положила у ног Михоэлса лилии.

Пел Иван Семенович Козловский. Будто в морозном воздухе кто-то тронул серебряную струну.

Играл пианист Эмиль Гилельс.

Какая-то таинственная жизнь шла вокруг.

А на крыше двухэтажного дома напротив театра – маленькая худенькая фигурка человека, играющего на скрипке.

Скрипач на крыше…

В такую стужу…

Жена Михоэлса, Анастасия Павловна, рассказывала, что гроб с телом Михоэлса до панихиды привезли в лабораторию академика Збарского, того, который бальзамировал Ленина. Когда гроб открыли, стало ясно то, что таким воплем выкрикнула в первые минуты Ковенская: «Убили!»

Ссадина на правом виске.

Сжатые кулаки.

Перец Маркиш, увидев Михоэлса в гробу, воскликнул:

– Не поднимайтесь туда! Ничего общего со Стариком…

Эстер Лазебникова-Маркиш вспоминает: до пяти часов вечера Збарский «чинил» разбитую голову Михоэлса, стараясь придать ей человеческий вид.

Очевидцы рассказывали, как еще год назад между академиком Збарским и Михоэлсом состоялся разговор.

Збарский: – Люблю я этого еврея.

Михоэлс: – Не дай мне бог попасть в твои руки. Ты из меня сделаешь красавца!

По театру ходили чужие люди. Чужими были зрительный зал, сцена. Неужели не настанет утро? Неужели это последний вечер?

Она наступала на какие-то обрывки декораций, костюмов. И вдруг ей показалось, что под каблуками сочится кровь.

На полу валялись полотна Шагала.

Через много лет в Иерусалиме открылась выставка декораций к спектаклям ГОСЕТа с огромными полотнами великого художника. То были те самые, чудом уцелевшие декорации.

Она смотрела и думала: «Еврейский театр – моя боль». До сих пор ей кажется, будто поставлена была на страже еврейского театра.

И не уберегла…