Читать «Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)» онлайн - страница 116

Позже автором шекспировских пьес назвали драматурга елизаветинской эпохи Кристофера Марло, которому угрожала тюрьма, а возможно, и смерть за еретические взгляды. Согласно теории американского шекспироведа, Марло, как и Бэкон, инсценировал собственную смерть – убийство в кабаке на юге Лондона. На самом деле жертвой убийства стал иностранный моряк. Сам Марло сбежал на континент, где продолжал писать пьесы и отсылал их в Англию для постановки под именем Шекспира.

Среди выдвигаемых исследователями кандидатов на авторство текстов Шекспира – его современники аристократического происхождения: Уильям Стенли, шестой граф Дерби; Роджер Мэннерс, пятый граф Рэтленд, и Эдуард де Вер, семнадцатый граф Оксфорд…

Позднейшие инсинуации против Шекспира оказались посерьезней.

Утверждают, что словарь Шекспира насчитывает около двадцати тысяч слов. То есть в два-три раза больше, чем у самых образованных и литературно одаренных его современников. У того же Фрэнсиса Бэкона – восемь тысяч слов, у Джона Мильтона столько же. Как сообщает Оксфордский словарь, Шекспир ввел в английский язык около 3200 слов, больше, чем три-четыре известных поэта той эпохи вместе взятых.

Произведения Шекспира свидетельствуют, что он владел французским, английским, латинским языками, мог читать по-гречески. Знатоки утверждают, что в «Генрихе V» по-французски написана целая сцена! Шекспир блистательно знал юриспруденцию, морское и военное дело, в его произведениях упоминаются шестьдесят три оттенка трав, цветов и деревьев! Знать все это без университетского образования, без использования библиотеки – невозможно! А как он изучил Италию, Верону и Флоренцию! А какая философская глубина видения мира, понимания Добра и Зла!..

Мог ли знать нечто подобное сын перчаточника из Стратфорда? А шесть известных образцов его подписи? Крупные корявые буквы выдают руку, которой привычнее ставить крестики…

Вволю насладившись этими и другими многочисленными «открытиями», я стал по привычке тут же настойчиво опровергать их.

Сын перчаточника? А Рембрандт разве не сын мельника? Разве не его ближайшие родственники были так же неграмотны, как жена и дочь Шекспира? И потом три класса начальной школы! Еще меньше, чем у Шекспира… А вот… Гений…

Прикосновение «божественного глагола», о котором говорил Пушкин, переносит гения из земной сферы в небесно-идеальную и возвращает на землю преображенным до неузнаваемости. Чего стоит одна картина сына мельника «Аристотель, размышляющий над бюстом Гомера»! Интересно, у какого живописца надо обучаться и какое иметь образование, чтобы написать такое?!

А каракули… Что ж, почерк деградирует при обычном склерозе, не говоря уже о кровоизлиянии в мозг…

Ниспровергателей я уничтожал точно так же, как они – Шекспира.

Собственно, эта моя деятельность особенно всполошила Рыжеволосую Венеру. Не потому, что она не знала Шекспира, напротив, знала отлично, читала в подлиннике. Скорее, ее заботила конституция моего организма, интересовали особенности моей психики. Я давно знал: у обожателей Рыжеволосая Венера вызывала настолько сильные плотские чувства, что они буквально сходили с ума. По ее словам, которым я знал цену, устоять перед ней так и не смог ни один мужчина. Почти ни один. Потому что один все-таки смог…

Из броской нимфетки, которую я знал в юности, она как-то мгновенно превратилась в женщину с жарким, колдовским блеском в глазах, волосами цвета меди и загадочной полуулыбкой, обещавшей несбыточное…

В общем, у Челиты был повод подозревать во мне нечто тайное.

Но неожиданно она увлекла меня совсем в другую сторону.

– Каждый из нас расплачивается за то, что не реализовал в прежних жизнях. Ну, а что у тебя было в Вавилоне?

Я почувствовал, как запылали мои щеки.

– Что ты имеешь в виду?

– Еще одну жизнь. Ту, что была до Англии…

К этому вопросу я готов не был. О собственной жизни в Вавилоне я ничего не знал. Помню только удивительный сон и то, что мне стало невыносимо жить, невмоготу разматывать нить дней, развязывая бесконечные узлы, и на очередном узле я потерял терпение, дернул и разорвал нить. С тех пор в глубине моего сознания так и лежит спутанный клубок несостоявшейся жизни…

Но почему она покраснела? Точно сама ненароком задела какую-то струну собственной души.

Вернувшись к жизни, стараешься выстроить весь мир заново.

Я молчал. Пытался отвлечься. Думать о другом. Слова переродились. Потеряли прежний смысл. Когда же я был жив? Тогда? Сегодня?

Как мы жили, пока не нашли друг друга?

2

– Ребе, может ли еврей умереть с голоду?

– Нет.

– А у нас один умер.

– Почему он не просил милостыни?

– Ему было стыдно.

– Я же говорю: еврей не может умереть от голода, только от гордыни.