Читать «Рассказы о литературе» онлайн - страница 139
Бенедикт Михайлович Сарнов
Другой поэт, говоря об одном из собратьев по профессии, удивился:
— как же он может быть поэтом? Ведь он плохой человек...
Они не сговаривались. Они жили в разных странах и не были знакомы друг с другом. Но то, что оба высказали одну и ту же мысль, не было простым совпадением.
Чтобы вы поняли, в чем тут дело, расскажем вам еще про один разговор Пушкина с царем.
Узнав о смерти Александра I и о событиях 14 декабря, Пушкин в письме к Василию Андреевичу Жуковскому выразил надежду, что новый царь простит ему «грехи молодости» и вернет его из ссылки.
«Вступление на престол государя Николая Павловича подает мне радостную надежду, — писал он. — Может быть, его величеству угодно будет переменить мою судьбу».
Жуковский выразил сомнение на этот счет. Он знал, как тесно Пушкин был связан с декабристами.
«Ты ни в чем не замешан, это правда, — отвечал он Пушкину. — Но в бумагах каждого из действовавших (то есть декабристов) находятся стихи твои. Это худой способ подружиться с правительством...»
Пушкин и сам знал это. Когда Николай I прислал фельдъегеря с приказанием немедленно доставить Пушкина во дворец, Пушкин решил, что его повезут в еще более далекую ссылку — в Сибирь.
Пушкина призвали к царю в дорожном костюме, усталого, небритого, полубольного. И между ними произошел такой раз говор.
— Вы были дружны со многими из тех, которые в Сибири? — спросил царь.
— Правда, государь, я многих из них любил и уважал и продолжаю питать к ним те же чувства! — ответил Пушкин.
Ответ был дерзкий. Ведь для Николая эти люди, которых Пушкин «любил и уважал», были государственными преступниками, заговорщиками, цареубийцами. Император возмущенно заметил: «Можно ли любить такого негодяя, как Кюхельбекер!» И уже впрямую спросил поэта:
— Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге?
Пушкин прекрасно понимал, что от ответа на этот вопрос зависит вся его жизнь. В конце концов, не обязательно было говорить царю правду. Можно было уклониться от прямого ответа, промолчать. Но Пушкин ответил:
— Я стал бы в ряды мятежников.
Поэт, написавший «Пока свободою горим...» и оду «Вольность», не мог ответить иначе.
Многие думают, что поэт похож на актера. Вот он играет роль героя, который по ходу пьесы должен умереть. Произнесен последний монолог. Сверкает клинок или гремит выстрел — и актер падает замертво. Зрители встают. Они растроганы, у многих на глазах даже блестят слезы.
Но едва только занавес опускается, актер как ни в чем не бывало встает и выходит кланяться. А потом самым преспокойным образом он едет на трамвае или в автобусе домой, к жене и детям, ужинает, ложится спать, чтобы завтра с утра начать свою обычную жизнь.
Его смерть, над которой час назад плакали зрители, была игрой. Это все было не взаправду, «понарошку», как говорят в таких случаях маленькие дети.
Но у поэтов так не выходит.
У настоящего поэта всегда все взаправду. И боль у него — живая, неподдельная. И гибель ему грозит самая настоящая, даже если сам он об этом и не подозревает: