Читать «Яблоко по имени Марина» онлайн - страница 42

Да говорил я о стенгазете матери, говорил! К майским праздникам каждый класс обычно выпускал стенгазету. Директриса объявила их конкурс. Поскольку я всегда неплохо писал сочинения и умел рисовать, Нина Ивановна постоянно заставляла меня делать стенгазеты и всякие дебильные «Молнии». Тогда мода такая существовала в школе: вывешивать в классах листки с карикатурами на двоечников, прогульщиков и всяких нехороших людей, например, на писателя Солженицына, который клеветал в своих произведениях на советский народ. Мы, конечно, его книг не читали, потому что их в стране не издавали, но под диктовку классной выводили крупными буками: «Советские школьники гневно протестуют…» Ну, и так далее. Писать то, о чем понятия не имеешь, — разве правильно? Я и сказал об этом классной. А та зашикала на меня: «Да ты что? Не веришь правительству и партии? Молчи! Язык слишком длинный у тебя…».

А тут — стенгазета. В ней надо писать об успехах нашего класса, какие, в общем, мы молодцы и умники, все у нас просто замечательно, и дружим-то мы, и друг другу помогаем, и план по сбору макулатуры выполняем, и всякое такое. Но случилось так, что один пацан, не стану называть его фамилию, выиграл на спор у другого целый рубль, по тем временам — большие деньги: десять копеек стоил билет в кино, тринадцать копеек — мороженое с изюмом, а уж леденцов — целый пакет взвешивали в сельпо! У проигравшего, конечно, рубля не оказалось. Тогда тот, который выиграл, поставил его на счетчик: каждый день — один процент. Большинство класса возмутилось, и я нарисовал на вымогателя карикатуру.

Нина Ивановна как увидела ее, так прямо вся обомлела, а когда пришла в себя, принялась меня отчитывать: отдельные недостатки, мол, нельзя выдавать как обобщения, я сознательно решил опозорить наш класс перед всей школой, и что о нас подумали бы другие, если бы мы такую стенгазету представили на конкурс?

— Не нравится — не надо, — разозлился я и смял лист ватмана, бросил его под ноги и даже потоптался на нем.

Нина Ивановна, пораженная, молчала. А я и сам не понимал, что на меня нашло — какое-то дикое бешенство, пересилившее почтительность к старшим и послушание. Мне стало стыдно за учительницу, которая учила нас добру и справедливости, но на самом деле сама оказалась на это не способной.

Дома я все рассказал о случившемся. Марина посмотрела на меня с уважением, отец сказал: «Молодец!», а мама лишь вздохнула: «Ох, трудно тебе будет теперь…».

Ничего, я отыгрался на пластилиновой фигурке биологички: специально удлинил ей нос, и она сразу стала похожа на вредную ворчливую старушонку, какой, может, и станет на самом деле лет через десять.

Никто в классе о фигурке не знал — только Зоя, но она не болтливая: никому ничего не рассказала. Она считает, что мне не стоит бросать лепить — вдруг я будущий знаменитый скульптор?