Читать «Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни» онлайн - страница 27

Стараниями и хлопотами всемогущего «головы-диктатора» пред высшею администрацией Власовский был назначен на важный пост московского обер-полицмейстера. Алексеев редко ошибался в людях, не ошибся и на этот раз. Говорят, что новая метла чисто метет. Но такой чистки, как увидела Москва от Власовского, кажется, еще ни от одной метлы не видывали. В моих бумагах сохранилась рукописная «гражданская баллада» того времени; первые шаги Власовского в Москве воспеты ею довольно характерно.

В те дни, когда народ московский, Упитан водкою «поповской», Неукоснительно храпел От Краснохолмья до Арбата И ничего знать не хотел Опричь лежанки и халата; Когда по скверной мостовой, Бывало, жулик так и рыщет, А сонный страж городовой Ему вдогонку тщетно свищет, Когда сугробы на сугроб, Из года в год, великой кучей Валил на улице пахучей Домовладелец-остолоп; Когда извозчик — в грудь ли, в лоб ли Прохожим — не жалел оглобли; Когда все дворники-скоты Вдруг стали с жителем на «ты»; В те дни, как грозное виденье, На Алексеевский призыв Вдруг произвел землетрясенье Власовский, мрачен и ретив. Он вопиял: проснитесь, сони! Довольно копоти и вони! Прошу на блеск и чистоту Всех раскошелиться обильно, — Не то умою вас насильно И наведу вам красоту! Я окажу вам благостыню: Не слышать больше вам от них, Арестом усмиренных вашим, Хулы на родственниц своих, Притом в колене восходящем! Домовладельца бросит в жар, Домовладелец будет плакать, Но из асфальта тротуар Заменит вековую слякоть! И днем, и ночью буду я Летать по стогнам, злой и зоркий. И — ни единая свинья Не смей пастись под Швивой Горкой! Завой хоть волком вся Москва, Ничто усердья не умалит: [Великий князь] меня похвалит И расцелует голова! Все москвичи, как будто графы, С комфортом новым заживут. А нерадивым — штрафы, штрафы! А непокорным — грозный суд!!!

Со смертью Алексеева Власовский потерял как бы большую половину самого себя. Энергия осталась прежняя, но она начала спотыкаться, не встречая для себя вдохновляющего сочувствия, каким поддерживал Власовского покойный голова, и напротив, то и дело нарываясь на холодное равнодушие, вражду и открытое противодействие разных мелких и корыстных ненавистей, распложенных прямым, резким и порывистым образом действий обер-полицеймейстера. Он борется, но как-то чувствуется уже, что это — лишь судороги человека, задыхающегося в неравной борьбе. Болото одолевает, тина душит. Тут подоспела Ходынская катастрофа. Власовский исчезает с горизонта, карьера его кончена».

Ломовик: — Приказано «ухо держать востро», не то «скрутят»!.. Выходит, теперича никому в затылок даже не попадешь!.. (кар. из журн. «Будильник». 1892 г.).

В 1922 г., находясь в эмиграции, Амфитеатров добавил к портрету Власовского такие штрихи: «Два этих порока, алкоголизм и морфиномания, обыкновенно исключают один другой, но, когда они сочетаются, получается жуткое самоуничтожение организма, истлевающего, как свеча, зажженная с двух концов. В такой опасной мере (…) я наблюдал это страшное сочетание лишь у одного, тоже очень странного человека: у пресловутого своей непопулярностью московского обер-полицмейстера Власовского. (…) Этот алкоголик, морфиноман, садист, самодур, фантаст, одержимый галлюцинациями и манией преследования, был человек уже безусловно психически аномальный».