Читать «Повседневная жизнь Москвы. Московский городовой, или Очерки уличной жизни» онлайн - страница 20

Андрей Олегович Кокорев

В пользу последнего утверждения говорит то обстоятельство, что Власовский и Алексеев были схожи по характеру и рука об руку энергично трудились на благо города. Кроме того, молва им приписывала тесную дружбу — вплоть до совместных кутежей и романтических приключений. «Говорили, — передавал один из слухов М. М. Богословский, — .что их поведение вызвало неудовольствие в Петербурге и что Александр III на докладе наложил резолюцию: «Унять жеребцов».

Впрочем, имеются свидетельства того, что требования обер-полицмейстера не всегда находили поддержки в органах городского самоуправления. Например, Власовскому нравилось, чтобы откосы тротуаров были посыпаны песком. Но его смывало дождем, отчего забивались водосточные канавы, а это, в свою очередь, являлось нарушением правил, установленных городской Думой. В результате домовладельцы оказывались между двух огней: посыпать откосы песком значило угодить под штраф от городской управы, не посыпать — быть оштрафованными полицией.

О другом случае писал в газете «Новое время» известный журналист Влас Дорошевич:

«В Москве ходит легенда, будто в числе массы приказов, изданных деятельным полицмейстером, было одно отношение к местному самоуправлению, с просьбой убрать снег с бульваров и кладбищ. Однако городской голова отклонил эту просьбу по следующим резонам:

1) Снег на бульварах лежит или, вернее, лежал чистый.

2) Таяние снега играет важную роль на орошении городских древесных посадок. Если свезти снег с бульваров, потребуется усиленная поливка их сверх положенной.

3) На такую усиленную поливку свободных сумм в городском бюджете не имеется.

Одни находят ответ нашего лорда-мэра вполне резонным и удовлетворительным; другие всецело становятся на сторону полицейского требования. Признаюсь, я принадлежу к последним. Москва — город большой и богатый. Прибавка восьми тысяч к пятидесяти двум, которые она издерживает на летнюю поливку улиц, скверов и бульваров, ее не разорила бы. А жители были бы избавлены от невылазной грязи, буквально потопившей некоторые из бульваров. Что делалось в ночь под Светлое Воскресенье на Тайницком бульваре, и вообразить невозможно. Это был не бульвар, а болото, принявшее в себя ручьи со всего Кремля».

Против «великокняжеской» версии появления Власовского в Москве свидетельствует факт, что весь период командования полицией (28.11.1891–15.07.1896) он оставался в чине полковника. Из-за этого официально ему приходилось числиться «исполняющим должность обер-полицмейстера». Будь генерал-губернатор, брат императора, действительно расположен к Власовскому, вряд ли бы он допустил, чтобы ключевой сотрудник его администрации столь долго ходил без генеральских погон. Кстати, ближайшее окружение великого князя Сергея Александровича — А. Г. Булыгин, Д. Ф. Трепов, В. Ф. Джунковский, B. C. Гадон — все они достигли больших высот в карьере.

«Крутые и энергичные действия обер-полицмейстера, — вспоминал М. М. Богословский о первых шагах Власовского на новом поприще, — с первых же дней его появления заставили о нем много говорить в Москве. Он скоро стал анекдотическим человеком, предметом рассказов. Невысокий, невзрачный, с какого-то черного цвета гарнизонной физиономией, с усами без бороды, с пристальным злым взглядом, которым он, казалось, видел сквозь землю на три аршина и там следил, нет ли каких-нибудь беспорядков, он целый день и всю ночь летал по городу на своей великолепной паре с пристяжной, зверски исподлобья высматривая этих нарушителей порядка и немилосердно попавшуюся жертву казнил. С ним рядом в его небольшой открытой пролетке, зимой в санях, почтительно сидел чиновник его канцелярии в гражданском форменном пальто; на обязанности этого чиновника было записывать виновных в нарушении правил извозчиков, дворников, городовых, околоточных, а также вообще замеченные беспорядки на улицах в особую книжку, которую в полицейских кругах называли «паскудкой», для наложения штрафов. С молниеносной, прямо сказочной быстротой носился он из одного края города в другой. У него было несколько пар выездных лошадей, одна другой лучше, и каждой доставалась ежедневно большая работа. Его кучер, образец древнерусской красоты, высокий, плечистый, с широкою бородой, орал так, что было слышно с одного конца Тверского бульвара на другой, но, вероятно, и он один с этою работою не справлялся и имел помощника».