Читать «Еще о наших картинах и скульптурах на лондонской выставке» онлайн - страница 2
Владимир Васильевич Стасов
Коль скоро мы находимся в присутствии русского искусства, тотчас же выплывает на сцену спор об оригинальности. Так, например, можно сомневаться в том, могла ли бы вообще произойти на свет лихая батальная картина „Взятие Гуниба“ г. Грузинского, если бы не было великих батальных живописцев в Париже и Мюнхене. Но хотя русские живописцы, быть может, многим обязаны Орасу Берне, Белланже, Проте, Адану, но все-таки они привнесли в картины войны храбрый дух и могучую кисть. Многие из наиболее известных русских батальных живописцев сами сражались с мечом в руке. В русском искусстве редко отсутствует мужественность и энергия. Эти петербургские картины переносят зрителя в отдаленные края, к расам, широко отодвинутым от изгороди цивилизации. Возьмите, например, „Ташкентских опиумоедов“ В. В. Верещагина: тут представлены татары, народ, проживающий в вечной безурядице и несчастии; обратите внимание на их физиономии, на их удрученные фигуры, одетые в лохмотья; посмотрите, как они сидят, скорчившись на полу, в одурении или полудремоте, в мечтании или исступлении, пока дурман заволакивает им рассудок или пробегает по нервам то мукой, то наслаждением. Сцена эта тем ужаснее, что она без всяких прикрас верна; рисунок аккуратен, исполнение твердо, кисть смела и бойка. Этот художник, подобно Жерому объедающийся ужасами, воспроизводит также возмутительную сцену: „После победы“; убитые валяются в крови за крепостью, а солдатик, тут же стоящий, закуривает свою трубочку. Такая черствая брютальность — чисто парижская. С таким же мастерством тот же самый живописец представляет еще следующую сцену: истекающую кровью голову, отрубленную от бездыханного тела, держит, словно Медузину голову, московитский солдат, расхваставшийся и торжествующий.
Мы заметили в Петербурге человек 20, или более, живописцев, посвятивших себя домашним или сельским сценам, одним словом жанру. Но, вообще говоря, стили и сюжеты менее строго разграничены в России, чем в тех странах, где искусство водворилось уже давно и прочно. Так, например, в Петербурге мы находим, что один и тот же человек занимается и исторической живописью, и портретами, и жанром. Иногда художник бывает принужден к такому разнообразию нуждой. Что русские обладают сильными натуралистическими способностями, ясно видно даже и в том небольшом собрании картин, которые здесь у нас перед глазами. Возьмите, например, „Римского нищего“ г. Чистякова. Как не похожа эта грубовато написанная фигура, со своими тупыми и матовыми красками, на красивые модели, которыми пробавляются с такой любовью наши западные художники! Это представление итальянского нищенства равняется в благородстве с „Изгнанным лордом“ Рейнольдса. Сверх того, мы припоминаем слова нашего писателя Фьюзли, что даже и нищий, написанный рукой Микель-Анджело, носит печать грандиозности. Эта русская школа обладает уже родословной, тянущейся более столетия. В настоящее время мы стоим уже среди людей второго или третьего поколения. Так, например, г. Брюллов, представивший картину очень характеристичную по силе и ширине — „Отдых на сенокосе“, принадлежит к семейству Карла Брюллова, заслужившего европейскую репутацию „Последним днем Помпеи“. Опять-таки г. Перов, выставивший „Птицелова“, конечно, приходится сродни г. Василию Перову, художнику родом из Сибири, составившему себе имя в Париже сценкой навсегда незабвенной — „Сельские похороны“. По большей части, однако же, у русских живописцев не хватает художественного выполнения; им недостает деликатности и тонкости в концепции и исполнении; короче сказать, они проявляют темный еще эстетический смысл. Таков был бы довольно справедливый приговор также и об одном из наиболее примечательных произведений русской школы: „Масленица на Адмиралтейской площади, в Петербурге“ г. Маковского — картине очень прославленной и воспроизведенной в петербургской „Иллюстрации“. Эта загроможденная композиция стоила двухгодичного тяжкого труда; художник награжден суммой в 1200 ф. стерл., - что считается в Петербурге недурной ценой. Русским художникам, за немногими исключениями, платят бедно; до сих пор они работали, от крайней нужды, только для домашнего сбыта. Таким образом, эта картина, хотя поразительно смелая, навряд ли продалась бы в Англии за высокую цену; колорит мутен, исполнение несколько неумелое, фигуры и эпизоды не очень-то утонченные. И все-таки, по части узнавания истории, по части реализма, верности климата, костюма и физиономии, нет произведения более поразительного во всех галереях международной выставки. И в самом деле, картина эта от начала и до конца истинно русская, и именно по этой причине лежит за пределами западного искусства и западных симпатий.