Читать «И всяческая библейская мутота» онлайн - страница 8

Мария Викторовна Спивак

Лёха залпом допил виски, чтобы остудить гнев. Тоже грех смертный, видите ли. Но ведь как вспомнишь тогдашнее презрение московских чистоплюев, поневоле взбесишься. Им-то ничего не пришлось у жизни выцарапывать, ни квартир, ни столичной прописки, ничего. Всё мамы-папы-бабушки на блюдечке поднесли.

Нальём-ка ещё.

Зависть. Ха! Что называется, без комментариев. Покажите сначала уникума, который этим не страдает. Зависть вообще двигатель прогресса. Половины того, что у Лёхи есть, не было бы, если б не желание переплюнуть друга, партнёра, соседа или их жён ради своей Танюхи. Побуждения, может, и не христианские, только Лёха ни у кого ничего не отбирал. Своё заработал, честь по чести. Где тут грех?

Дальше. Уныние. Бывает, но редко. Здесь он перед божьим законом чист. Слава те господи. Выпьем за это.

Сребролюбие. Хм-м. С баблом у всех отношения сложные. Хотя, реально, жмотом вроде никто не считает. Танюшка, правда, случается, губы дует: на то денег не дал, на сё. Но в таких делах только пойди у бабы на поводу — вмиг без порток останешься. Естественно, приходится укорачивать, есть грех. И что? На то он и хозяин, глава семьи. Кто пахал, тот и буханку делит. Нормально — в пределах одной отдельно взятой семьи.

Чревоугодие. Приятно слышать — особенно сейчас, когда наломился макарон. Пардону просим, предупреждать надо было. С другой стороны, а на хрена тогда человеку желудок?

Похоть, блуд. Опять же — создали бы роботов, и дело с концом. То есть, наоборот, без конца. Лёха хохотнул и выпил за то, что устроен так, как устроен, а не иначе, и вспомнил кое-какие свои прегрешения по блудной части. Ухмыльнулся, мотнул головой: были и мы рысаками. Э-эх. Если это плохо, забросайте меня камнями — не жалко.

Странно получается: всё человеческое должно быть человеку чуждо. Правда, надо бы ещё для полноты счастья запретить чихать, потеть, сморкаться, испражняться и… ну, прочие всякие выделения отменить на корню. Некрасиво же. Невозвышенно. Бяка.

Лёха с минуту посидел хмурясь, озадаченный лёгкостью, с которой развенчивались библейские установления. Всё же не дураки сочиняли — так почему же?…

А знатный, как ни крути, вискарь. Интересно, пить — тоже чревоугодие? А почему не прописали отдельным пунктом? Мелким шрифтиком… Чтобы человек не заметил, а его потом — цоп! Именем христианского закона… Хотя нет, прописали наверняка. Надо будет спросить отца Адриана. Хороший мужик. Вот бы его сюда, он бы всё и растолковал. Посидели бы вместе чин-чинарём… Поп ведь не откажется от божественного напитка.

Он помог бы распутать все эти церковные непонятки, и убаюкал интеллигентскими речами, и сделал так, чтобы у Лёхи на душе опять стало легко-легко, и что-то бы в ней встрепенулось давно забытое, и он бы, как в юности, опять потянулся вверх, к небесам, как грандиозный и прекрасный Кёльнский собор… А то от сознания своего паскудства прямо жить расхотелось. Но и умирать страшно этаким грешником. И копаться в заповедях — тоже. Убивать он, конечно, не убивал, но по-любому не без смертного греха.